«Теперь я все время думаю об Адаме.
Станет ли все известно? Мне следует постоянно притворяться удивленной, даже озабоченной, но не испуганной… Я просто должна видеть Адама. Но хотя мы договорились встретиться сегодня, я пока не смею ему звонить…
Прошел слух, что жену и четверых детей Клауса Штауфенберга также убили. Она была урожденной баронессой фон Лер-Хенфельд и крестницей Мама, так как ее родители перед Первой мировой войной жили в русской Литве».
Да, слух был верен. За считанные дни после неудавшегося переворота в соответствии с недавно введенной практикой семейной ответственности были арестованы не только жена и дети Штауфенберга, но также его мать, теща, братья, двоюродные братья, дядья, тетки и все их жены, мужья, дети.
Гиммлер так объяснял репрессивные меры против ни в чем не повинных родственников: «Это не большевизм, это древний германский обычай. Когда человека объявляли вне закона, то говорили: этот человек предатель, у него дурная кровь, в ней живет предательство, она будет вытравлена. И вся семья, включая самых отдаленных родственников, истреблялась. Мы разделаемся со Штауфенбергами вплоть до самых отдаленных родственников».
Наконец Мисси встретилась со своим любимым.
«Я прошла в комнату Адама. Он был там с одним из своих помощников. Когда помощник ушел, Адам бросился на диван и, показав себе на шею, сказал: „Я в этом вот покуда!“ Он выглядел ужасно. Мы разговаривали шепотом. Видя его, я мучилась еще больше. Я сказала ему об этом. Он сказал: да, но для меня это, как если бы я потеряла любимое дерево в своем саду, а для него потеряны все надежды. Мы условились встретиться вечером…
Выглядел он — хуже не бывает. Я поехала с ним к нему домой и сидела на балконе, греясь на солнышке, пока он переодевался.
Раздался сигнал воздушной тревоги; он раздражал, как пчелиный рой, не более. Когда Адам пришел, мы сели рядом на балконе…
Адам сказал, что знает, что его арестуют, он слишком серьезно скомпрометирован…
Мы сидели и разговаривали всю ночь, прислушиваясь к случайным звукам, и всякий раз, когда раздавался шум подъезжающей машины, я видела по выражению столица, о чем он думает…» В те дни Мисси даже с дневником не могла быть вполне откровенной. Она слишком боялась, что ее записи могут оказаться в гестапо, и тогда пострадали бы слишком многие. Начиная с 1944 года она вообще писала не как обычно, а скорописью собственного изобретения, а потом, уже после разгрома фашистов, расшифровала записи. До конца жизни Мисси уходила от вопросов, в какой мере она была осведомлена о заговоре 20 июля, но многие случайные фразы показывают, что она знала гораздо больше, чем говорила, и что ей даже была известна точная дата запланированного переворота! Вернее всего, своими недомолвками и сдержанностью даже в личных записях она старалась уберечь память Адама Тротта и других от упрека в том, что они слишком много «болтали», тем более иностранке.
25 июля, в тот момент, когда Адам фон Тротт находился на совещании в главном Здании Министерства иностранных дел на Вильгельмштрассе, к нему в кабинет явились гестаповцы и потребовали сообщить, где он находится. Секретарша хотела выскользнуть, чтобы предупредить его, но они задержали ее и не позволили выйти из комнаты. Вернувшись, Адам влетел прямо в засаду.
«…Во время обеда позвонил из „Адлона“
Пауль Меттерних. Я в ужасе от того, что он рискнул приехать сюда в такое время. Но он слишком тревожится за своих друзей, чтобы сидеть у себя.
Позже я присоединилась к Паулю и Джоржи в «Адлоне». Там были также Отто Бисмарк и Лоремари Шенбург… Пока Пауль с кем-то беседовал, Лоремари отвела меня в уголок и сказала мне, чем она эти последних два дня занималась.
Прежде чем гестаповцы увезли Готфрида, он успел сообщить ей, что взрывчатка, оставшаяся от бомбы Штауфенберга, спрятана в его сейфе… в Потсдаме, и передал ей ключ. Ринувшись в Потсдам на поезде, она прибыла туда задолго до гестаповцев и нашла два свертка. Они были размером с коробку для обуви и завернуты в газету. Тогда она взяла один из наших велосипедов и, закрепив один из свертков на руле, поехала в парк Сан-Суси. По дороге она столкнулась с мальчиком-разносчиком и упала вместе со свертком. Испугавшись, что он может взорваться — она, разумеется, не имеет о подобных вещах ни малейшего понятия, — она героически прикрыла сверток собой. Ничего, конечно, не произошло. В конце концов Лоремари бросила сверток в один из прудов в парке. Он все время всплывал, а она топила его веткой. В конце концов, отчаявшись, она выловила его и закопала за какими-то кустами. Она уже собиралась сесть на велосипед и уехать, как вдруг, подняв голову, увидела человека, который стоял на другом берегу пруда и смотрел на нее. Что он видел?
Донесет ли? Она поспешила обратно… но теперь была слишком напугана, чтобы повторить операцию со вторым свертком, и она зарыла его под одной из клумб в саду… Возможно, что Лоремари буквально спасла Готфриду жизнь, потому что дом весь перетрясли, причем первый визит полицейских состоялся всего через несколько часов после того, как она все это сделала. Я преклоняюсь перед смелостью и находчивостью Лоремари…
Пауль»., конечно, прав, говоря, что все, что сейчас происходит, было абсолютно неизбежным и мы ничего не можем тут поделать. Раз переворот провалился, то естественно, что всем его участникам придется расплачиваться».
Пауль выразил мысль, которая владела очень многими. Генерал-майор Хеннинг фон Трешков, один из ведущих заговорщиков, незадолго до своего самоубийства, последовавшего за, провалом переворота, сказал:
«Никто из нас не имеет права жаловаться на судьбу. Всякий, кто вступил в Сопротивление, надел кровавую рубашку Hecca[2]. Но доблесть человека измеряется лишь его готовностью пожертвовать жизнью за свои убеждения».
Пожертвовать жизнью за свои убеждения… По официальным источникам, сразу после мятежа было арестовано 7000 человек, затем — еще и еще. В 1944 году всего было казнено 5764 человека, а в оставшиеся пять месяцев фашистского правления в 1945 году — еще 5684. Из них непосредственно было замешано в заговоре примерно 160 — 200 человек: это 21 генерал, 33 полковника и Подполковника, семь дипломатов высших рангов, один министр, три госсекретаря, начальник уголовной полиции Берлина.
Теперь Мисси и Лоремари Шенбург прилагали все силы, чтобы найти возможность хотя бы передавать Адаму, Готфриду и другим заключенным из числа своих знакомых продукты и письма. У неугомонной Лоремари отыскался знакомый в штаб-квартире гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Это был один из адъютантов Гиммлера, и с ним надо было держать ухо востро: он твердил, что эти «schweinehunde» («мерзавцы») должны поплатиться головой! Однажды там, в гестапо, Лоремари увидела в коридоре Адама фон Тротта. Он был в наручниках, должно быть, его вели на допрос; он ее узнал, но посмотрел сквозь нее. Лицо у него было такое, сказала Лоремари потом Мисси, как будто он больше не, принадлежал к сему миру.
