Эта новость облетела Париж, и уже на следующее утро госпожа д’Эгийон привезла свою юную подопечную, которая желала немедленно обнять дорогого супруга.
Предстояло пережить и это, и все в доме затаили дыхание, когда с порывистостью, свойственной ее юному возрасту, Клер-Клеманс устремилась к Людовику, раскрыв объятия.
Глаза Анны-Женевьевы вспыхнули, и она принялась торопливо креститься.
– Если вечером или завтра болезнь вернется, я ее убью, – пробормотала она сквозь зубы.
Но возвращение супруги, похоже, не слишком взволновало молодого человека. Когда в спальне появилась Клер-Клеманс, Франсуа де Бутвиль, сидя у изголовья герцога, читал ему вслух последний роман мадемуазель де Скюдери «Ибрагим, или Великий Паша». Герцог остановил его, поздоровался с женой, поцеловал ее в ответ на ее поцелуй и, не пригласив присесть, попросил Франсуа продолжать чтение.
Увидев, что девочка готова расплакаться, Бурдело поспешил к ней и отвел в сторону.
– Ваш супруг еще слишком слаб, госпожа герцогиня. Он пока не в силах подняться с кровати, и самое лучшее времяпрепровождение для него – это слушать чтение романов. Не обижайтесь на него, ему ни в коем случае нельзя волноваться.
– Нет-нет, я не буду его тревожить. Я сейчас же удалюсь в свои покои. Но мне кажется, за время моего отсутствия он заметно поправился!
Замечание было совершенно справедливым. Выздоровев, герцог не просто с аппетитом ел, он попросту обжирался, что весьма волновало его доктора, так как Людовик по-прежнему почти не вставал и по этой причине не набирался сил, а слабел еще больше. Виделся он только с домашними, отказываясь принимать кого бы то ни было, предпочитая визитам книги, которые поглощал в невероятном количестве: пятнадцатого апреля в книжной лавке было куплено девять книг, а восемнадцатого – два романа, один из которых был в четырех томах. Обе крайности тревожили Бурдело. По его мнению, герцог избегал таким образом всяческих разговоров на опасные темы. Доктор решил, что нужно очистить селезенку больного с помощью слабительного отвара, после чего господину герцогу следует принять ванну, и в тот день, когда настроение его заметно улучшится…
Этот день был благословенным еще и потому, что Людовик попросил сопроводить его в манеж и стал наблюдать, как работают его лошади. Отец вздохнул с облегчением и наконец-то отправился в Лангедок, куда должен был давно уже отбыть, получив приказ короля.
Двадцать пятого апреля врачи пришли к заключению, что герцог здоров, вычеркнули из меню ослиное молоко, дали в последний раз слабительное и разрешили вернуться к обычной жизни без каких-либо ограничений, молясь про себя Господу Богу, чтобы необъяснимая хворь неожиданно не вернулась вновь.
Госпожа де Конде сочла необходимым спросить доктора Бурдело, который глубже своих коллег разбирался в психологии, не окажет ли пагубного влияния на герцога пребывание рядом с ним его супруги. Бурдело, хорошенько подумав, ответил так:
– Когда она с ним рядом днем, герцог вне опасности. Тревогу может внушать их совместное пребывание ночью. Днем герцог спокойно относится к ее присутствию, не противится поцелуям и другим проявлениям нежности. Собственно, любовь этой девочки даже трогательна. Другое дело – ночью. Никто не знает, что может произойти, если они вновь окажутся в одной постели.
– Вы знаете, что герцог не намерен прикасаться к своей жене. С другой стороны, она подрастает, фигура у нее меняется, становится более женственной. Но герцог не желает вступать в интимные отношения с супругой, он надеется разорвать этот, по существу, формальный брак после смерти кардинала и намеревается жениться на той, которую любит.
– Любовь или нелюбовь – это не главное в отвращении герцога. Если говорить правду, ему внушают ужас будущие наследники. Он по праву гордится своим родом и своими предками, а ведь у госпожи герцогини мать сумасшедшая. Есть и другие опасные примеры подобного рода в той семье. Мысль иметь ненормального ребенка чрезвычайно пугает вашего сына.
– И его можно понять. Разве вы не разделяете его страха, господин доктор?
– Увы, разделяю, госпожа принцесса, и любой человек с каплей здравого смысла скажет вам то же самое. Но только не господин кардинал! Его тело слабеет с каждым днем, но ум по-прежнему ясен и проницателен. Он не удовлетворится настоящим положением вещей, неслучайно он каждый день осведомляется о здоровье своего «племянника». Ходят слухи, что он выражал горячее желание видеть молодых супругов в их собственном особняке, который ждет их на улице Бонзанфан.
– Я распорядилась там сделать кое-какие переделки, и они еще не закончены.
Бурдело не мог сдержать улыбки.
– Неудивительно! С соизволения госпожи принцессы я сообщу ей, что Его Высокопреосвященство, со своей стороны, тоже распорядился о переделках, сочтя, что господин герцог и госпожа герцогиня достойны большей роскоши.
– Большей роскоши? Мой сын едва оправился после мучительной болезни, а его так называемая жена еще слишком мала, чтобы понимать, что значит управлять таким домом, как герцогский. К тому же, как только установится хорошая погода, мой сын, без всякого сомнения, вновь отправится в действующую армию. Пока, разумеется, только как наблюдатель. Слабость после болезни не позволит ему принять на себя командование. А теперь не будем больше об этом, господин Бурдело, – прибавила принцесса, неожиданно рассмеявшись. – Вы прекрасно знаете, что я думаю об этом браке, и в связи с этим меня очень заботит здоровье Его Высокопреосвященства!
– Кто бы стал упрекать вас за вашу заботливость, мадам! Но если вы позволите, я осмелюсь дать вам совет: распахните снова двери вашего салона! До той драмы, которую мы пережили, он радовал всех своим блеском. Полагаю, господина герцога это тоже порадует. Время запойного чтения миновало.
– Почему бы нет? Грозовые тучи рассеялись. Для начала я с девочками навещу свою подругу, госпожу де Рамбуйе. Если мы хотим вернуться к прежнему образу жизни, нет ничего полезней воздуха ее гостиной. Не скрою, я с радостью вернусь к оставленным на время привычкам. Увы, нам так долго пришлось посещать только церкви и монастыри! Мы понятия не имеем, о чем говорят в Париже! Моей дочери и ее кузинам просто необходимо вернуться в свет!
Анна-Женевьева откровенно обрадовалась перемене, Изабель же выказала притворную радость.
Все эти месяцы она жила в странном состоянии ожидания и безвыходной тоски. Тяжкое состояние, в каком находился человек, которого она любила, вызывало мучительную тревогу, и она проводила долгие часы в церкви, моля Господа Бога, милосердную Деву Марию и всех святых избавить его от смерти и того безумия, к какому привело его отношение к жене. К счастью, опасность миновала, и дамы дома Конде могли вновь зажить той блестящей светской жизнью, к какой привыкли. С той только разницей, что в доме теперь появилось еще одно новое лицо: госпожа герцогиня, а также ее слуги. Как ни велик был дворец Конде, позабыть об этом было невозможно. Конечно, супруга была еще совсем юной, но эта девочка прекрасно сознавала значимость титула и той высоты, на которую вознесла ее воля кардинала. Она никому не позволяла забыть об этом, в особенности высокородным девицам, подругам Анны-Женевьевы, родственницам или дочерям друзей дома, которыми любила окружать себя принцесса и которые украшали ее гостиную своим смехом, изящной игрой ума и образованностью, благодаря чему ее гостиная была столь же приятна и привлекательна, как и знаменитый салон Рамбуйе.
Час спустя карета, запряженная шестеркой лошадей, повезла принцессу, ее дочь и трех младших де Бутвилей к дому, где царит наслаждение, оставив во дворце юную госпожу герцогиню!
– Она только что приняла слабительное, – вернувшись от Клер-Клеманс, дерзко соврал юный Франсуа, которого отправили предупредить герцогиню.
Франсуа был немного старше ее и откровенно ненавидел ее из-за того, что ее появление чуть было не свело в могилу его кумира, обожаемого старшего кузена.
– Вы уверены? – спросила Изабель, посмеявшись сообщению.
– Совершенно уверен. Когда я вошел, она полулежала в кресле и была зеленее своего платья. Полагаю, виной всему бланманже.
Анна-Женевьева от души рассмеялась.
– Но бланманже за обедом не подавали, а платье на ней было голубое.
– Неверный выбор платья, когда плохо выглядишь, – назидательно произнес юный насмешник, подняв вверх палец.
Каждая из девиц, весело смеясь, прибавила по острому словцу, и карета тронулась.
Вскоре она въехала в ворота особняка на улице Сен-Тома-сюр-Лувр, на которой в те времена было всего два дома: дом маркизы де Рамбуйе и дом герцогини де Шеврез, который пустовал с тех пор, как герцогиня подверглась опале.
В 1608 году Катрин де Вивон, маркиза де Рамбуйе[14], желая противостоять грубости и распущенности нравов, которые царили при дворе Генриха IV и Марии Медичи, устроила в своем доме салон, где на протяжении пятидесяти лет люди света встречались с писателями и беседовали с ними.
