В его памяти всплыл еще один момент – когда он подшучивал над ней, а она молча уязвленно смотрела на него.
Но чаще всего в его памяти возникала взрослая Триста, с улыбкой на лице, с сияющими на солнце волосами, похожими на золотистое пламя. Они тогда в поисках уединения отправились к полуразрушенному старинному аббатству. Именно там он поцеловал ее в первый раз. Она трепетала в его руках. Он был мужчиной, уже опытным, и тем не менее дрожал, как желторотый юнец, и этот поцелуй поразил его в самое сердце.
В его голове всплыло и другое воспоминание. Триста с большими серыми глазами, несдержанная, плачущая и выкрикивающая обвинения. Триста, покидающая его.
А он, болван, молча смотрел, как она удаляется, не веря, что это может быть правдой. В нем тогда взыграла гордость, и он сказал себе, что ненавидит ее. Она предала его, играла с ним, пыталась заставить его забыть свой долг, делать то, что хотелось ей.
Теперь он об этом жалеет. Наверное, он бы повел себя иначе, если бы знал, что она тогда уходила всерьез. Возможно, он пошел бы за ней и уступил.
Вряд ли. Только не тогда.
Только тут он понял, что Грейс о чем-то говорит.
– Извини?
– Я говорила, что мы были не единственной несчастливой семьей в Англии. Других даже били. Я была знакома в школе с девочкой, у которой в доме был настоящий кошмар. Бедный ребенок, отец регулярно ее порол. Нам еще повезло.
– Ты, конечно, права. – Роман задумчиво огляделся. Этот дом он не любил. В этих стенах он всегда чувствовал себя неуютно. Вот почему он оставил его Грейс и приобрел себе другой.
– У нас слишком серьезный разговор, – заметила Грейс, – и мне не нравится, что он завершился на... Тристе Нэш. Но раз ты пришел ко мне, поговорим о чем-нибудь более приятном. Ты останешься на ужин?
Роман согласился. Вечер они посвятили игре в карты. И Роман сделал то, чего никогда не делал раньше. Он позволил сестре выиграть.
Эндрю был очень похож на отца: такой же чуть волнистый чуб, волевой подбородок и чуть поднимающиеся кверху уголки губ. Он так же опускал глаза; взрослые принимали это за грусть и пытались его утешить.
Триста думала об этом, сидя рядом с сыном. После встречи с Эйлсгартом, глядя на Эндрю, она постоянно вспоминала человека, которого снова увидела после шестилетнего перерыва.
– Я хочу на день рождения кораблик, какой был у Одиссея. Точно такой, как у него. Мог бы я пустить его плавать в парке, мама?
– Сначала научись просить правильно. – Она взъерошила волосы Эндрю. Они были густыми и мягкими.
– Пожалуйста, у меня будет такой кораблик?
– Пожалуйста, можно мне? – поправила она. Эндрю закатил глаза и с выражением произнес:
– Пожалуйста, можно мне?
– Дорогая мамочка, – продолжала она.
– Дорогая мамочка, – улыбнулся Эндрю.
Они часто играли в подобную игру, при этом каждая следующая фраза была все веселее. Наступил ее черед.
– Самая чудесная и восхитительная в мире, отчего я счастлив быть ее сыном.
Эндрю хихикнул.
– Самая... чудная и восхитительная в мире, отчего я счастлив быть ее сыном.
– И кого я люблю и обожаю больше всех и хочу поцеловать.
– О нет, я не буду этого говорить.
Рассыпавшись смехом, он упал на диван. Триста нахмурилась:
– Тогда я победила!
– Это нечестно. Ты сказала «поцелуй», а обещала это слово не произносить!
– Ну, чтобы заставить тебя смеяться, это всегда работает, так что я побеждаю. – Она защекотала у него под мышками, и Эндрю засмеялся еще звонче. Только в детстве можно смеяться так беззаботно. Для Триста всегда было счастьем слышать этот смех.
– Я могу идти в сад? – Его глаза стали большими. – О! Можно мне устроить лужу в саду, где я буду пускать кораблик? Ну пожалуйста, мама. Я даже тебя поцелую.
– Такая жертва! Ладно, посмотрим. Ты опять перепачкаешься в грязи, но я поговорю с тетей Люси и дядей Дэвидом.
– О, спасибо! Я знаю, что они согласятся!
Здесь он наверняка прав, подумала Триста, глядя, как он убегает. Она все еще улыбалась – как всегда, когда смотрела на сына, – но вдруг сообразила, что ее улыбка выглядит глупо и ей давно пора переодеться в рабочую одежду. Обычно она не ходила в магазин по средам, но миссис Хайнс попросила ее об этом, поскольку у нее самой были какие-то дела.
Однако для переодевания уже поздновато. Ей не хотелось идти на работу в одном из нескольких модных платьев, что оставались у нее с той поры, пока еще не началась жестокая экономия ради покупки магазина, но приходилось идти в чем была. Окликнув находившегося наверху Дэвида, она сказала, что уходит. Потом она зашла к Эмили.
– Эндрю в саду?
– Да, – ответила Эмили, не отрываясь от чистки картошки.
– Он пробежал мимо всего минуту назад, приглядите за ним. Триста видела в окно, как ее сын выстраивает солдатиков на земле, и вздохнула:
– И почему дети всегда лезут в грязь?
– Это обычно для мальчиков, – пожала плечами Эмили. – Хорошо еще, что он любит мыться.
– Как ты думаешь, можно ли сделать небольшой пруд во дворе? Он хочет, чтобы на день рождения ему подарили кораблик, который бы он стал пускать в пруду.
– Боже, что этот ребенок придумает в следующий раз? У него богатое воображение.
– Да, но исключительно насчет морских сражений.
– Я уверена, это у него от отца, капитана Фэрхевена. – Эмили начала промывать очищенную картошку в воде.
Триста улыбнулась:
– Да. До свидания, Эмили, я приду домой только к ужину.
– До свидания, миссис Фэрхевсн. Вы возьмете тележку?
– Сегодня хороший день. Я прогуляюсь.
– Может, попросить молодого Стюарта проводить вас? – Это был ее сын, которому уже было под двадцать, и который собирался жениться. Молодым Стюартом его называли, чтобы отличить его от отца, старого Стюарта.
– Он подметает переднюю лестницу. Я сама поговорю с ним, когда буду выходить из дома.
В компании молодого Стюарта они неспешно пошли по лондонским улицам. Стюарт развлекал ее разговором, рассказывая главным образом о себе, пока они пережидали, когда мимо проедут экипажи. Триста улыбалась, кивала и всячески демонстрировала интерес, когда Стюарт рассказывал ей об их планах с красавицей Бетси. Поскольку он не задавал вопросов, ей было легко его слушать, раздумывая об Эйлсгарте.
Она была так поражена вчера, увидев его в магазине, что не посмотрела на женщину, с которой он пришел. Триста не была с ней знакома. Кем бы эта женщина ни была, очевидно, Роман к ней привязан. Он проявил на удивление много энергии, чтобы немедленно заменить испорченную шляпу его спутницы. Неужели женитьба усмирила этого беспутного шалопая? Интересно, что стало с деньгами той богатой наследницы, на которой он женился? Возможно, он любит эту женщину.
