Поддавшись импульсу, Фэллон принялась копаться в ящиках с мрачной ухмылкой на губах. Ее пальцы нащупали ножницы. Она сжимала их в руке и просто смотрела на них. Холодная сталь вернула ее к реальности. Ты действительно хочешь сделать это? Да. За эти годы ее волосы принесли ей немало горя. Возможно, она сможет это исправить.
Вздохнув, Фэллон подняла с плеча тяжелую прядь и принялась резать…
— Святые небеса! Что ты наделала?
Фэллон провела рукой по коротко обстриженным волосам и, не вставая с табурета, повернулась к Эви. Голые пальцы ее ног утопали в шелковистых прядях, разбросанных на полу. Еще несколько минут назад длинные, до самой талии, волосы теперь едва касались плеч. Она потрясла головой, ощущая непривычную легкость.
— Твои прекрасные волосы! – простонала Эви и дотронулась до своих медово–каштановых локонов, словно им грозила такая же опасность.
— Я их постригла, – дала Фэллон ненужное объяснение открывшейся взору Эви картины и положила руки на колени в надежде, что это уймет их дрожь.
Она до сих пор не могла поверить в то, что сделала, или, точнее, в то, что собиралась сделать. Эви покачала головой и потерла виски длинными пальцами.
— Как это произошло? Я ведь только на минутку вышла.
— Ты же знаешь меня. Если уж я что решила… – голос Фэллон оборвался, и она пожала плечами.
Эви указала на волосы на полу:
— Но… зачем?
Фэллон облизнула губы:
— Я тут подумала, что мне и вполовину не было бы так тяжело удержаться в должности, если бы я была мужчиной.
Брови Эви взметнулись вверх. На некоторое время между девушками повисла тишина. Наконец губы Эви, немного полноватые для ее узкого лица, зашевелились:
— Ты же не имеешь в виду…
— А почему бы и нет? Мужчинам больше платят. Я могла бы откладывать деньги. Тем более это же не навсегда.
— Ты не можешь ожидать, что все станут принимать тебя за мужчину.
— Я достаточно высокая.
Эви уставилась на ее грудь:
— А как быть с этим?
Фэллон глянула вниз.
— Может, все остальное у меня и большое, да только не это. – Одна маленькая причина, за которую стоит сказать спасибо. – Думаю, я смогу завязать это дело, и никто не заметит.
— Но ты женщина. Твоя походка, жесты…
— Люди видят только то, что хотят. А когда речь идет о прислуге, никто особо не присматривается. Никто не обращает внимания на лакеев или кучеров. Проблема была в том, что я никак не могла изменить цвет волос, – она снова провела рукой по волосам. – Теперь вот могу.
Эви покосилась на ее волосы:
— Они кажутся… каштановыми.
Фэллон подошла к ней с пузырьком крема для кожи в руках.
— Я намазалась вот этим. Так мои волосы выглядят темнее. Какое–то время попользуюсь этим. Пока не куплю помаду. (Помада — косметика на основе жира или воска для замазки волос. Помада делает волосы блестящими и причёску более устойчивой. – Прим. перев.)
Эви рухнула на край кровати, заламывая руки так, что побелели суставы.
— Ты действительно намерена сделать это.
Когда она произносила эти слова, в ее глазах светилось восхищение, но в ее взгляде также были тревога и… страх. Какой бы сумасшедшей ни была эта затея, она могла спасти Фэллон или погубить. Но что еще оставалось? Мозг Фэллон тут же предложил все возможные безрадостные варианты, и она решительно оказалась от каждого из них. Нет. Она никогда не пойдет на такое.
Высоко задрав подбородок, она выдавила самую бодрую улыбку из своего арсенала:
— Завтра утром я представлюсь в агентстве миссис Харрисон. Все будет хорошо. Ты можешь отправляться в свое приключение, не беспокоясь обо мне.
Вздохнув, Эви встала:
— Если уж ты решилась на такое, давай удостоверимся, что все сделано, как надо.
Остаток ночи прошел как в тумане. Сначала Эви закончила с волосами Фэллон, потом ушла и вернулась с купленной у портье одеждой. После незначительных манипуляций с иголкой и ниткой у Фэллон появилась соответствующая одежда.
Облачившись в новый наряд, она с сомнением взглянула на свое отражение, и ее кожа покрылась мурашками:
— Даже не знаю, я в шоке, или мне нравится то, что получилось.
За ее спиной Эви удивленно кивнула:
— Если бы я лично не помогала тебе с перевоплощением, то ни за что бы не поверила.
— Я выгляжу, как мужик.
— Ну, ты можешь сойти за одного из них, – согласилась Эви. – Хотя, скорее, за мальчишку.
— За молодого человека, – поправила Фэллон, приглаживая уложенные назад с помощью крема волосы, довольная тем, что красновато–золотистый оттенок едва различим. Волосы казались обыкновенно каштановыми.
— Точно. Примерно семнадцати–восемнадцати лет. Скажи спасибо своему росту.
К счастью, благодаря узкой форме лица, черты Фэллон не казались мягкими или утонченными. Она никогда не была румяной девицей. Ее черты были резкими, челюсть немного широковатой.
Эвелина повернула голову и задумчиво изрекла:
— А мужчинка из тебя симпатичный.
— Да уж, мне такие встречались, – кивнув, согласилась Фэллон, не зная, кого хочет убедить – себя или Эви.
Половина мужчин в городе стремилась выглядеть так, как она сейчас – настоящий денди. Те, что приносили ей одни неприятности в последние два года, были намного привлекательнее, чем она сама. Почему–то перед глазами всплыло лицо герцога Дамона. Вот уж кто точно не денди. Ничего мягкого или изящного в нем не было. И он был выше ее. Не таким, как все те джентльмены, которых ей доводилось видеть раньше. Таких мужчин вряд ли можно обнаружить в гостиных, задумчиво потягивающих чай из изящных чашечек. Фэллон скривила губы. Скорее всего, он был завсегдатаем борделей и других сомнительных заведений. Фэллон тряхнула головой, избавляясь от образа этого распутника, и стала пристально изучать новую себя. Уперев руку в бедро, она постаралась принять мужественную позу:
– Ну и как меня теперь зовут?
Болезненный страх темными пальцами сдавливал ее сердце, когда она посмотрела на дрожащий в ее руке лист бумаги, а потом снова на дом, возвышающийся перед ней. По другую сторону декорированных испанских железных ворот расположился трехэтажный особняк из белого канского (Кан – англ. Сaen, город на севере Франции. – Прим. перев.) камня. Еще один взгляд на быстрый и небрежный почерк миссис Харрисон и адрес на бронзовой табличке подтвердил, что ошибки быть не могло. Мир перестал вращаться, позабыв о своей оси. Фэллон стояла на пороге дома 15 на площади Поттингэм. То самое место, куда она поклялась не ступать ногой.
