На башнях не было флагов, но граф знал, что тотчас после его приезда они будут подняты и затрепещут на ветру.
Как и раньше, он спросил себя, зачем проводить так много времени в Лондоне, если природа здесь гораздо красивее любой женщины.
Человек, которому он подражал, каждый год уединялся в деревне для того, чтобы писать, лечить свои недомогания и размышлять. Граф припомнил две строчки его стихов:
К твоим брегам стремился я с тоской,
Там воскресал и обретал покой —
и улыбнулся, подумав, что сам-то он не был полумертвым, поскольку в отличие от своего предшественника не напивался до полусмерти.
Хотя никогда и не ограничивал свою фантазию относительно вина и женщин.
Он вспомнил о леди Харриет и подумал, что ее приведет в бешенство, если он увлечется Цирцеей.
Затем, отбросив неприятные мысли о сцене, которую она может устроить, он вспомнил, что в начале недели купил пару лошадей у Таттерсолла. Должно быть, они уже в стойлах; он собирался их объездить.
Но сначала ему хотелось узнать все о Джеме Буллите.
Непонятно почему, но обвинение девушки в том, что он не обеспечил пенсию хорошо работавшему слуге, произвело впечатление настолько неприятное, что он не мог от него отделаться.
Накануне, когда под утро он отправился спать после ужина в компании особо близких друзей, он поймал себя на том, что вспоминает не про то, как они развлекались после ужина с самыми известными лондонскими прелестницами, но умоляющие слова Офелии и осуждающий взгляд ее глаз.
«Ну ее к черту, эту девицу, – подумал он. – Почему она не могла проверить, как обстоят дела?»
Однако все это настолько обеспокоило его, что утром он решил первым делом поехать в замок и убедиться, что она ошибается.
Граф действительно всегда проявлял щедрость не только в отношении женщин, которых соблазнил и которые участвовали в его развлечениях, но и ко всем людям, бывшим у него в услужении.
Он никогда не бросал денег не ветер, но в то же время ни в чем себя не ограничивал и не скупился на траты для окружающих.
К тому же он верил, что большая часть его прислуги достойна того, чтобы он их нанял, и знал, что если люди будут им довольны, то меньше риск, что они станут его обманывать.
Вероятно, кто-то заметил фаэтон, подъезжавший к замку по аллее, потому что, когда он поднялся по лестнице, дверь открылась и его встретил строй лакеев в нарядных ливреях, пурпурных с золотом; мажордом склонился в поклоне.
– Гости вашей светлости приедут позже? – спросил мажордом.
– Других гостей не будет, Паулсон, – ответил граф. – Я выпью что-нибудь, а потом зайду в конюшню.
– Ваша светлость вернется в Лондон сегодня вечером? – спросил его Джейсон.
– Нет, я останусь здесь на ночь, – ответил граф.
С этими словами он поднялся по широким ступеням к парадной двери; все перестройки, включая и эту лестницу, были сделаны дедом графа. Тогда еще замок назывался Уилмот; граф нарочно переименовал его, чтобы досадить матери и другим родственникам, не одобрявшим его поведения.
– Это всегда был замок Уилмот, – возражал ему один из кузенов, – Уилмоты жили здесь последние триста лет.
– А теперь здесь живет Рочестер! – с вызовом ответил граф.
Его детство в замке не было счастливым из-за скверного обращения с ним матери. Но когда он вступил во владение, он решил, что замок должен стать приятным местом не только для него и его друзей, но и для всех, кто в нем живет и работает.
В прошлом он устраивал там немало шумных вечеринок, которые, пожалуй, можно было бы назвать оргиями. Но теперь, когда он вступил в более мудрый возраст, он предпочитал иной образ жизни.
Когда у него не было гостей и не выезжал сам, то он посвящал все время лошадям.
Бутылка шампанского, замороженного по всем правилам искусства, была подана через несколько минут после того, как он зашел в библиотеку, где обычно проводил большую часть времени.
– Ваша светлость захочет что-нибудь съесть? – спросил мажордом.
– Нет, я поел по дороге, – ответил граф.
Он с удовольствием попробовал шампанское и решил, что оно лучше того, что подавали у принца Уэльского в Карлтон-Хаус на ужине позапрошлым вечером.
Затем он спросил мажордома, уже выходящего из комнаты:
– Где сейчас Аслетт, в конторе?
– Боюсь, что нет, милорд. Он не ожидал приезда вашей светлости, но должен быть где-то поблизости. Я видел, как он выехал из конюшни с полчаса назад.
– Скажите ему, что я хотел бы его видеть, как только он вернется.
– Хорошо, милорд. Мне послать кого-нибудь поискать его?
Граф подумал и сказал:
– Пожалуй, можно не торопиться.
Он отставил в сторону бокал шампанского и направился по коридору в сторону западного крыла здания, где недавно разместилась контора. При жизни его отца она располагалась в доме управляющего, и это означало, что всякий раз, когда графу нужно было взглянуть на карту, на родословные лошадей или еще на что-нибудь, что его интересовало, он должен был специально туда ехать.
Поэтому он выбрал большое помещение на первом этаже замка, где велел разместить полки, шкафы, карты так, чтобы все было под рукой, когда захочется что-либо посмотреть.
Он зашел туда, рассчитывая увидеть пожилую женщину, помогавшую управляющему вести корреспонденцию. В комнате никого не было, но он оценил ее аккуратность и опрятность. Он хорошо знал, что именно ему нужно – большая конторская книга с именами всех, кто вышел на пенсию при жизни его отца и уже при нем.
Открыв несколько ящиков, он наконец нашел этот гроссбух и уселся за стол.
Сейчас он докажет, что Офелия Лангстоун ошибалась, и она должна будет извиниться. Он открыл книгу.
Имена шли в алфавитном порядке; на букву «А» их было много, один или два пенсионера были вычеркнуты, и над ними написано слово «умер».
Однако оставался еще довольно длинный список. Граф перевернул страницу и перешел к букве «Б».
Разумеется, он был прав: Джем Буллит присутствовал в списке. Более того, оказалось, что его пенсия увеличилась вдвое с тех пор, как ему было назначено пособие. Теперь он получал в месяц сумму, которой, конечно же, должно хватать на жизнь и даже на жизнь в некотором комфорте.
«Не знаю, кто мог сказать мисс Лангстоун такую ложь», – подумал он.
Затем недалеко от Джема он увидел запись. Уолтер Буллингем.
Уолтер Буллингем!
Граф прекрасно его помнил: он был стариком, когда граф вступил в права наследства.
Он посмотрел на это имя еще раз. И еще раз.
Странно. Он мог бы поклясться, что Уолтер Буллингем уже умер. Кажется, он кому-то поручал послать венок на его похороны. Теперь ясно, однако, что он ошибался, потому что Буллингем получал ежемесячную пенсию, и, как и у Буллита, пенсия была увеличена. Он стал перелистывать страницы книги.
