Таким правителем был и министр, о котором идет речь. Нужно ли было преодолеть почти непреодолимые препятствия, исправить почти непоправимую беду, добиться славы, выгоды, земельных владений, необходимых государству, сделать сговорчивым врага, который напал на страну, введенный в заблуждение ее миролюбием, временными ее затруднениями или скромным характером правителя,— он всего добивался, но без всякого фанфаронства, столь же просто и без всякой суматохи, как делал и все остальное. Он принимал такие мирные, такие незаметные меры, так мало стремился стяжать почет, что вполне можно было обойти его похвалами, несмотря на всю его достойную уважения деятельность.
Он был как бы отцом семейства, который печется о благополучии, о покое и разумном поведении своих детей, делает их счастливыми, не хвастаясь своими заботами о них, — зачем ему их похвалы? Дети, со своей стороны, не очень-то дивятся отцовским заботам, но любят отца.
И такого рода правление, которое впервые показал этот министр,— явление совершенно новое и почтенное; оно дает весьма мало пищи праздному любопытству, но внушает доверие и спокойствие подданным.
Что касается чужестранцев, они считали этого министра человеком справедливым, с которым им и самим волей-неволей приходится соблюдать справедливость; он научил их умерять свои притязания и не опасаться никаких злых посягательств с его стороны — вот что говорили о нем.
Вернемся к делу. Мы находимся в его кабинете.
Из всех особ, окружавших нас, а было их человек семь или восемь, мужчин и женщин, одни, казалось, смотрели на меня с любопытством, а другие насмешливо и презрительно. К числу последних относились родственники Вальвиля; я это заметила позднее.
Я уже сказала вам, что молочный брат хозяйки дома — тот молодой человек, которого предназначили мне в мужья,— тоже находился здесь; добавьте еще двоих мужчин, коих я видела в зале и которые вошли в кабинет вслед за нами.
Сначала меня ошеломило такое судилище, но смущение мое прошло очень быстро. Дойдя до крайнего отчаяния, человек уже ничего не боится. К тому же меня обидели, а я никого не обижала; меня преследовали; я любила Вальвиля, у меня его отнимали; я полагала, что мне теперь страшиться нечего, даже самая грозная власть в конце концов теряет возможность пугать угнетаемую ею невинность.
— Она и в самом деле хорошенькая. Вальвиля, пожалуй, можно извинить,— с улыбкой сказал министр, обращаясь к одной из дам (то была его жена).— Да, очень хорошенькая.
— Ну, для любовницы сойдет,— сердитым тоном отозвалась другая дама.
В ответ на эти слова я только бросила на нее холодный и равнодушный взгляд.
— Тише, тише! — сказал министр этой особе.— Подойдите ближе, мадемуазель,— добавил он, повернувшись ко мне.— Говорят, господин де Вальвиль вас любит. Верно ли, что он думает жениться на вас?
— По крайней мере, так он мне сказал, монсеньор,— ответила я.
И тут две или три дамы разразились громким и презрительным смехом. Я опять только посмотрела на них, а министр мановением руки заставил их замолчать.
— У вас нет ни отца, ни матери и вы не знаете, кто вы такая? — сказал он мне затем.
— Это правда, монсеньор,— ответила я.
— Так вот,— добавил он,— посмотрите на себя трезво и больше не думайте об этом браке. Я его не допущу, но постараюсь вознаградить вас; я позабочусь о вас. Вот этот молодой человек — подходящий для вас жених, он очень славный малый, и я продвину его; вам следует выйти за него. Вы согласны?
— Я не хочу выходить замуж, монсеньор,— ответила я,— и умоляю вас не настаивать. Решение мое бесповоротно.
— Даю вам еще двадцать четыре часа на размышление,— сказал министр.— Сейчас вас отвезут обратно в монастырь, а завтра я за вами опять пришлю. Прошу не бунтовать, все равно вы больше не увидите Вальвиля. Я тут наведу порядок.
— Мои чувства не изменятся, монсеньор,— возразила я.— Я ни за что не выйду замуж, тем более за человека, попрекнувшего меня моими несчастьями. Поэтому вы уже и сейчас можете решить, что делать со мною,— бесполезно второй раз привозить меня сюда.
Едва я промолвила эти слова, как доложили о Вальвиле и его матери, и оба они тотчас вошли.
Судите сами, как мы изумились все трое. Они проведали, что министр принимал участие в моем похищении, и примчались, чтобы вызволить меня.
— Как! Дочь моя, ты здесь? — воскликнула госпожа де Миран.
— Ах, матушка, это она! — воскликнул Вальвиль.
Все остальное я расскажу вам в седьмой части, которая со второй, вероятно, страницы начнется с обещанной мною истории монахини; приступая к шестой части, я не думала, что эта история отодвинется так далеко.
Вспомните, дорогая, вторая часть моего повествования весьма долго не приходила к вам, вы даже были убеждены, что она никогда не придет. Третью тоже долго привелось ждать,— вы даже сомневались, послала ли я ее вам. Четвертая пришла с немалым запозданием, но вы все-таки ее ждали, хотя и называли меня лентяйкой. Что касается пятой, вы не рассчитывали, что она придет так скоро. Шестая, к вашему удивлению, пришла еще скорее, когда вы, вероятно, не прочли и половину рукописи, а вот вам седьмая часть. Ну, скажите, пожалуйста, как вы, исходя из всего этого, определите мой характер? Назовете меня ленивицей? Нынешнее мое проворство докажет обратное. Назовете торопыгой? Прошлая моя леность не сулила проворства.
Ну, какова же я в этом отношении? О, я такова, какой вы всякий раз меня видите,— быть может, такая же, как и вы, да и вообще как все люди, и поведение мое зависит от моего нрава и моей фантазии: иной раз я достойна похвал, а иной раз вполне заслуживаю порицания. А разве не со всеми так бывает? У бесчисленного множества людей я наблюдала недостатки и хорошие качества, в устойчивость которых верила и ошибалась при этом; я имела право считать человека великодушным, а он оказывался мелочным; я считала другого мелочным, а он вдруг оказывался великодушным. Раньше вы терпеть не могли книг, а теперь читаете запоем; может быть, скоро вам надоест чтение; быть может, я опять стану лентяйкой.
На всякий случай продолжим нашу историю. Мы остановились на нежданном-негаданном появлении госпожи де Миран и Вальвиля.
Никому и на ум не приходило, что они могут явиться, а потому не было дано никаких распоряжений на этот случай.
Все внимание обращено было на то, чтобы покончить дело в один день и выбрать для разбора его такое время, когда меньше всего можно ожидать гостей.
К тому же все воображали, что госпожа де Миран не догадается, к кому надо обратиться, чтобы разузнать о моей участи, и ей останется неизвестным, что сам министр принимал участие в моем похищении; но вспомните ту посетительницу, которая навестила меня в монастыре за два-три дня до того,— некую долговязую, худую, иссохшую даму; как вам уже известно, я тотчас сообщила госпоже де Миран об этом посещении и описала наружность зловещей посетительницы, а госпожа де Миран ответила в записке, что по этому портрету она узнает привидение, о коем идет речь.
