Ей показалась отвратительной сама мысль о том, что Родерик будет вынужден подчиниться произволу этого напыщенного, самодовольного негодяя.
— Что заставляет вас так думать? Почему вы считаете, что моя судьба ему хоть в малейшей степени небезразлична?
— Вы делили с ним постель.
— Всего несколько ночей. Это была мимолетная связь.
— Как это должно быть неприятно для вас.
— Вовсе нет. Я была счастлива освободиться от этих тягостных отношений.
На мгновение де Ланде уставился на нее, растерянно хмурясь, потом злорадно расхохотался.
— «Мне кажется, леди слишком щедра на уверенья»[13], — процитировал он. — Ваша невинность не тронула его сердце? Какой удар по вашему самолюбию! Вы, конечно, намеревались удержать его возле себя дольше, чем обычная женщина на ночь. Хотя откуда у вас подобные амбиции — не понимаю. Обычная женщина на ночь, по крайней мере, владеет кое-какими секретами ремесла.
Он был омерзителен. Но Мара поняла, что выбрала верный путь. Она смерила его уничтожающим взглядом.
— Говорю же вам, я была рада, когда все кончилось!
— Отвергнутая женщина. Как это печально. Но, раз так, вы не будете возражать, если я обойдусь с ним… несколько бесцеремонно.
Она пожала плечами.
— Как вам угодно, только он не придет.
— Он человек благородный, один из тех, кому с детства внушили, что долг превыше всего. Такие относятся к своим обязанностям весьма серьезно. Это моя игра, и я сделал ход против него, использовав вас как пешку. Он должен сделать ответный ход. Он пришел бы за вами, даже если бы вы были всего лишь рядовым солдатом его армии. Он пришел бы, даже если бы вы были цыганкой, с которой он по прихоти позабавился часок. Он пришел бы, если бы вы были последней поломойкой в его доме. Но ваше положение куда выше. В его доме вы гостья, крестница его матери, женщина, некогда претендовавшая на его сердце. Он просто обязан вас защитить. Он придет.
— И зачем он вам сдался — ума не приложу. Вам не кажется, что вы похожи на простака из сказки, пригласившего на ужин великана?
— Я не простак, — обиделся де Ланде, и краска досады залила его лицо. — Я справлюсь с принцем Родериком.
— Справитесь? Но зачем он вам понадобился? Если это месть, то вы немного запоздали.
— Отомстить никогда не поздно. Я человек терпеливый, предпочитаю ждать своего часа.
— Вы думаете, ваш час настал именно теперь? Попробуйте только навредить Родерику, и вы не останетесь безнаказанным. Боюсь, вы его недооцениваете.
— Навредить? Моя дорогая, я собираюсь убить его.
Она так и думала, но думать это одно, а услыхать своими ушами — совсем другое. Холодок пробежал по ее спине. Задача не казалась такой уж неосуществимой. Иностранный принц, забитый до смерти на улицах охваченного восстанием Парижа… Это сочтут несчастным случаем, прискорбным, но неизбежным. Рутении выразят соболезнование, пообещают провести тщательное расследование, тем дело и кончится. А если революция, которой все так боятся, все-таки начнется, то и до этого не дойдет.
— Неужели вас это удовлетворит? — спросила Мара вслух, всеми силами стараясь сохранить беспечный тон. — Мне казалось, что публичное унижение было бы куда более удовлетворительным.
— Возможно. Но я готов признать одно: он слишком хитер, чтобы оказаться замешанным в действительно грязном скандале.
Мара с трудом выдавила из себя улыбку:
— Вы в самом деле считаете, что он слишком хитер?
Замысел, пришедший ей в голову, был пока смутным, но уже казался слишком дерзким. Удастся ли ей это сделать? Сработает ли это или ударит рикошетом по ней и Родерику, тысячекратно ухудшив и без того скверное положение?
Но де Ланде уже проглотил наживку. Он подошел на шаг.
— Что вы имеете в виду?
— С какой стати я буду делиться с вами своими мыслями, пока я тут замерзаю, связанная по рукам и ногам? Зачем мне вообще говорить, когда во рту у меня пересохло?
Француз долго смотрел на нее тяжелым, полным подозрения взглядом. Его черные глаза горели в полумраке убогой комнатенки. Наконец он сделал знак толстухе:
— Развяжи ее. Принеси вина. Любого, какое есть.
Эти приказы были выполнены. Мара принялась растирать затекшие запястья и вращать ступнями. Она набросила одеяло себе на плечи, как плащ, и передвинулась к боковой стенке алькова, после чего взяла поднесенный ей мутный стакан. Вино оказалось разбавленным и кислым, но она все-таки отпила несколько глотков, чтобы согреться.
— Пошла вон, — приказал де Ланде женщине. — Веревки оставь.
Итак, он ей не доверяет и открыто предупреждает об этом. Ладно, она это учтет.
— Итак, — сказал он, когда массивная фигура скрылась за дверью, — поделитесь со мной вашим очаровательным планом.
— Да, конечно, но разве вам не следует подготовиться к появлению принца?
— Через некоторое время вы пошлете ему записку, а пока мы можем о нем не беспокоиться.
— Как это умно.
Де Ланде метнул сардонический взгляд в ее сторону, одновременно поглаживая усики самодовольным жестом. Мара опустила взгляд на свои руки, стараясь убедить себя, что поступает правильно. Ее одолевали сомнения, но она решила довериться инстинкту. Только в одном она была твердо уверена: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Родерик пострадал из-за нее. Она умрет, если это случится. Но этого не случится. Она этого не допустит, чего бы ей это ни стоило.
— Вы решили пойти на попятную? Напрасно. Неужели вы не хотите отплатить ему за то, что он вас отверг?
— Я всего лишь раздумывала над тем, — ответила она, осторожно подбирая слова, — что, если вы будете действовать быстро и правильно, для него это будет означать смертный приговор.
— Смертный приговор?
— По обвинению в шпионаже.
— В самом деле? — Де Ланде не смог скрыть жадного любопытства и злорадного предвкушения, прорвавшегося в голосе.
— Все зависит от того, кому вы служите на самом деле.
— От того, кому я служу?
— Я полагаю, вы не хотели, чтобы покушение на короля было предотвращено?
— Блестящее умозаключение.
— Родерик должен был стать козлом отпущения… — Мара замолчала, дожидаясь подтверждения, но его не последовало. Она упрямо продолжила, потому что отступать было уже поздно: — Смею предположить, что вы не являетесь сторонником Орлеанской династии. Мне еще более трудно представить вас среди реформистов — вы никогда не принадлежали к этому кругу. Остаются только две политические группировки: бонапартисты и легитимисты.
— Поздравляю, мадемуазель, вы прекрасно разбираетесь в ситуации. И к какой же из этих партий, по вашему мнению, я принадлежу?
