– Макс, не дергайся! – Кэтрин встала на колени, и на ее чувственных полных губах появилась лукавая улыбка. – Дай мне доставить тебе радость, как ты доставил ее мне. Милый, тебе будет хорошо? Ты меня научишь?
Макс почувствовал, что глаза у него потихоньку лезут на лоб. Всего двенадцать часов назад он боялся, что может умереть. Теперь же он не сомневался в этом.
– Всему, что хочешь, любовь моя! – с трудом прохрипел он.
Макс смотрел на ее приближающиеся полуоткрытые губы, замирающие над откровенной обнаженностью его желания, и ему вдруг вспомнились бесстыдные сны, которые так часто смущали его покой и ни один из которых не шел ни в какое сравнение с живой, реальной Кэтрин. А затем рука ее плотно сжала основание плоти, губы соприкоснулись с ней и медленно-медленно вобрали ее в рот. Макс запустил пальцы в густые волосы Кэтрин и не смог сдержать громкого стона наслаждения. Ноги его начала бить мелкая дрожь. В прямом смысле примитивное животное желание распаляло ему кровь, заняло все его мысли. Мужская его доблесть еще сильнее напряглась, если такое вообще возможно, и он непонятно каким чудом удержался от того, чтобы не двинуть бедрами и не погрузиться целиком в жаркий рот Кэтрин.
Так сладострастно его еще никогда не ласкали. Он напрочь позабыл о боли в сломанных ребрах, и лишь неодолимое желание обладать Кэтрин двигало им теперь. Сейчас. Прямо здесь.
Опрокинув Кэтрин на спину, путаясь в одеяле и простынях, он всем телом повалился на нее. В глазах молодой женщины вспыхнула неподдельная тревога.
– Макс, твои ребра! Перестань!
– Господи, Кэтрин! – простонал он.
Не обращая внимания на режущую боль в груди, он вдавил Кэтрин в мягкую постель. Постель, на которой он провел столько одиноких ночей, когда думал о ней и не мог ее коснуться.
Он проник в нее сразу и глубоко, одним сильным, жадным движением. Все окружающее вдруг разом исчезло, перестало существовать. Забыв обо всем, он как безумный с яростью вновь и вновь овладевал Кэтрин, всякий раз стараясь проникнуть еще глубже, не задумываясь о том, что она может ощущать боль, о том, что он сам себе может снова переломать ребра. Кровать, на которой они лежали, заходила ходуном и заскрипела. Кэтрин напряглась, громко вскрикнула, и ее ногти больно вцепились ему в плечи.
– Нет, Кэтрин, нет! – умоляюще просипел он. – Не останавливайся! Нет, нет! Только не ...
– Господи, – горячечно прошептала она. – Я не могу ... не могу ...
Макс уже не мог не овладеть ею. Не мог ее не взять. Он никогда ничего не желал так страстно, как лежавшую под ним женщину. Он устрашился силы и глубины своего чувства, желания и страсти, но лишь еще более остервенело стал овладевать Кэтрин.
– Макс, о, Макс, о-о-о!
Экстаз был неописуемо прекрасным. Долго-долго, на протяжении одного бесконечного мгновения, он парил в немыслимой вышине сияющих звездных небес, и счастье окутывало каждую частичку его тела.
– Дорогая, – хрипло прошептал он. – Я сделал тебе больно?
Кэтрин прижалась щекой к его груди и тронула губами сосок.
– Мне сейчас как-то все равно, – тихо призналась она, – Макс, Боже мой... Я никогда ...
Он поцеловал ее в теплый и влажный от пота лоб.
– Кэтрин, ты никогда – что? – спросил он.
Но она не ответила. Тогда он осторожно еще крепче прижал ее к себе и глубоко вздохнул. Пахла она, как всегда, весной. Чем-то родным. Лежа в ее объятиях, он мог помечтать о весне. Макс открыл глаза. Время перевалило за полдень, в комнате все еще было светло, но у него снова все начало плыть перед глазами. И медленно и неумолимо начала возвращаться боль, сначала режущая в перебитых ребрах, потом пульсирующая в голове. А потом пришла·боль совсем иного рода – боль от осознания реальности, от того, что с ним на самом деле произошло.
Великий Боже, в его жизни просто нет места для любовной связи или, хоть это звучит чуть менее безвкусно, для любовного романа. Ведь он не обольститель, не записной красавец. Чуткости и такта у него тоже не так чтобы много. Он же на самом деле, как однажды ему сказала Кэтрин, бесконечно упрямый, безапелляционный и самоуверенный тип. Вот только без нее он уже не сможет жить. Макс погладил кончиками пальцев ее по щеке и откровенно испугался. А что, если, когда новизна близости с ним начнет ослабевать, она разглядит всю правду их отношений? Что, если в тот самый момент, когда их страсть должна будет превратиться во что-то более нежное, глубокое и постоянное, она поймет, что он всего лишь один из бесчисленных мужчин, что живут вокруг нее? Что тогда?
Ратледж презрительно кривил губы, называя его неджентльменом – унизительное оскорбление в высшем свете Англии. Макс не стал спорить, потому что, в конечном счете, Ратледж прав. Макс снова посмотрел на Кэтрин и удивленно подумал, почему она пришла к нему. Если не ретивым любовником, то кем еще он выглядел в ее глазах, чтобы она решилась заявиться к нему? Макс окинул взглядом Кэтрин и удержался от горького смешка. Вполне может быть, что все именно так и обстоит. Любовные утехи, и больше ничего, в которых, кстати, он пока не ударил в грязь лицом. Он осторожно подвинулся, чтобы Кэтрин было удобнее, и все-таки разбудил ее.
– Макс, – недовольно пробормотала она. – Макс, не уходи. Не надо.
От полусонной мольбы у Макса чуть не разорвалось сердце, и он почувствовал, как глаза его наполняются горячими слезами.
– Милая, милая моя, я тебя никогда не покину, – прошептал он ей по-итальянски и зарылся лицом в ее разметавшиеся по подушке волосы.
Зачем он ей сейчас солгал? Зачем? Гнева и недоверия в их отношениях сейчас, слава Богу, нет, но все остальное ничуть не переменилось. А сможет ли измениться он сам? Пожалуй, кое в чем сможет, если очень постарается. Но он опасался, что этих изменений будет недостаточно. И он продолжал держать задремавшую Кэтрин в объятиях, боясь пошевелиться. Он боялся, что если она сейчас проснется и посмотрит на него своими ангельскими карими глазами, то заметит, что еще немного, и он разрыдается, как ребенок; который страшится потерять то, что он и не чаял когда-нибудь обрести.
Истинный человек света и удовольствий блюдет благопристойность. Такого джентльмена всегда отличает изысканность в одежде.
Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина
Кэтрин проснулась оттого, что ей на лицо упал пробившийся в щель между занавесками луч послеполуденного солнца. Поморгав, она села и сразу вспомнила, где находится. Макс спал рядом с ней на спине и дышал часто и поверхностно, как обычно дышат при сломанных ребрах. Одеяло сбилось комом у него в коленях, как если бы он долго ворочался и, наконец, улегся на спину, потому что не так больно. Она долго не могла оторвать взгляда от его обнаженного тела, которое привлекало настоящей мужской красотой, с мускулистыми руками, широкими плечами, поджарым животом, грудью в курчавых мелких черных волосах.
