Птолемей незаметно обвел взглядом остальных мужчин и увидел по их лицам, что они чувствуют то же самое. (За исключением мрачного Пердикки, к которому вернулась жена. Раньше он бывал таким хмурым, когда она его бросала.) В разной степени на лицах отражалась одна мысль и одно желание, совершенно понятное и естественное для мужчины. Прелестная темпераментная женщина грациозно покачивает бедрами и плечами, ловко перебирает стройными ногами. Эта картина, да еще музыка, да еще немного вина… Да, что ж мы, не живые, что ли? Дружба дружбой, но ближе к ночи дружба к женщине как-то ослабевает и принимает совсем другие формы. Неудивительно, что все мужчины не только завидуют Леониду, который сам начинает забываться и все крепче прижимает ее к себе, негодяй, — но идут в своих фантазиях дальше. Птолемей еще раз обвел людей взглядом: у всех голодное выражение, у всех, кроме Александра — этот во всем не такой, как все. Смотрит благожелательно-спокойно. Как сытый кот.
И вдруг страшная догадка осенила Птолемея: сытый кот, сытый! Все смотрят голодными глазами, а он сытыми — уж не потому ли, что насытился? Ах!!! Неужели??? Нет! — Да… Так и есть… — Птолемей, задыхаясь, напряг память, отыскивая фактические подтверждения своей невероятной догадки. Их не было; для непосвященного ничего в их поведении не выдавало в них тайных любовников, действительно, ничего. Комар носа не подточит. Но Птолемей был удивительным образом уверен, что он прав.
Земля и боги! Так вот ради кого Таис оставила его три года назад. Разбила ему сердце на мелкие-мелкие осколочки… Ужасное это было время… Он чувствовал себя тогда как сброшенный с Олимпа бог. Как он страдал, подозревал, следил, ненавидел, жаждал мести, как сожалел, как казнил, ел себя поедом! Как… Как все в его положении. Кто испытал это хоть раз — не забудет так скоро. Тяжело ему далось смириться с судьбой, стать только другом. И вот, значит, кто его счастливый соперник. А как же Гефестион? Да и Барсина? Почему она с ним? Почему он прячет Таис? Что за тайны? Хотя, от Александра всего надо ожидать, непонятно, что у него на уме, это только дураки думают, что он ясный и открытый, как молодая жизнь, а он совсем не прост. Птолемей знает это. Хитроумный Птолемей, хитрый, как Одиссей, каким он сам себя считал и каким хотел казаться перед другими. Идиот ты, Птолемей, ничего ты не понимаешь — глух, слеп и туп. Все узнаешь последним, как обманутый муж. Неужели?
Он с отчаянием в глазах смотрел на Таис, на эту упорхнувшую от него сказочную птицу счастья. Он держал ее в руках, да не удержал, лишь алые перья остались в руках, как напоминание о чуде. Потом взглянул на Александра. И в этот момент Александр медленно перевел свои сверкающие, льющие свет глаза на Птолемея, и его взгляд ясно и недвусмысленно сказал: «Да, Птолемей, ты совершенно прав». Мистика какая-то…
Таис, наконец, натанцевалась и под дружные рукоплескания проследовала к своему столу, села, обмахиваясь руками, откинула волосы со вспотевшей спины, отдышалась, приговаривая «воды, воды», выпила, улыбнулась Птолемею, блестя глазами и зубами:
— Ну, что ты такой насупленный? — наклонилась к нему, обвила его шею рукой, прикоснулась своим лбом к его, полыхнула своим жаром, окутала своим дурманом.
— Голова болит, — глухо отозвался Птолемей.
— Пить надо меньше. Пьешь, как фракиец. — Она все еще пребывала в радостном танцевальном настроении.
Подошел Клит, после казни Филоты ставший вместе в Гефестионом гиппархом, начальником конницы, поцеловал Таис в разрумянившуюся щечку:
— Судя по тому, как ты танцуешь, могу себе представить, что ты в постели вытворяешь!
Таис быстро переглянулась с Геро, состроила гримаску с подкатыванием глаз, но ответила шутливо-примирительно:
— Да, Клит, но… вас много, а я одна. — И развела руками с милой улыбочкой. С мужчинами надо разговаривать на понятном им языке.
Птолемей подумал, что прямолинейный Клит по-пьяни высказал то, что думают многие, но скрывают под маской приличий и хороших манер. Птолемей до сих пор не мог забыть ее в своей постели. Ничего не помогало, никакие самые дорогие женщины. Птолемей получал от них разве что временное облегчение; о счастье, которое давала одна Таис, не могло быть и речи. Что с ним случилось, что она сделала с ним? Он грезил о ее скупых ласках, как о чуде! Вот она — власть женщины, не дающейся в руки.
Подошел Гефестион: «Ну, что, напрыгалась, козочка? Правильно, в горах не до танцев будет». Улыбка сошла с его лица.
— За каждыми горами следуют равнины, все будет хорошо, — ответила Таис.
Подошел и Александр, сел рядом с Леонидом, обнял его. Птолемей навострил уши и напряг зрение.
— Отвела душу? Какая же вы красивая пара с Леонидом!
«Да-да, с Леонидом!» — съязвил Птолемей про себя, а Гефестион вслух процитировал Гомера: «…с наслажденьем легкость сверкающих ног замечал Одиссей и дивился» и погладил Таис по коленке, за что схлопотал шлепок по руке.
— Ионийские танцы легче смотреть, чем исполнять. Я даже утомилась.
— Вот-вот, и я о том, — подхватил Александр.
— Скажи еще, ты пришел отправить меня спать…
Александр улыбнулся в ответ:
— Ой, ну еще немножко, — Таис капризно надула губы, как маленькие дети, которые ни за что не хотят в кроватку.
— Ступай отдыхать, Птолемей тебя проводит, — ответил Александр с очаровательной, но не терпящей возражений улыбкой.
Всю дорогу до палатки Таис ругалась с Птолемеем, насколько со сдержанным, осторожным Птолемеем вообще можно было ругаться. Таис с удивлением вспоминала те времена, когда прямота Птолемея умиляла ее. Сейчас же ничего не осталось от открытого некогда, простодушного парня. Разве может человек так измениться? Да и был ли он действительно когда-то простодушным?
— Ты провоцируешь мужчин и когда-то дождешься неприятностей. Зачем ты кокетничаешь, завлекаешь?
— Я завлекаю?! — Таис вытаращила глаза и прижала руки к груди. — Ты меня знаешь не первый день, и все остальные тоже. У меня и мыслей никогда не было кого-то завлекать.
— Я верю, что ты это делаешь не нарочно. Но это… так выглядит, мужчины это так воспринимают.
— Птолемей, я танцую потому, что мне так хочется. Я — так — живу! Если мне хорошо — я танцую, если мне плохо — я пою. А то, что у мужчин одно на уме — то это их забота, а не моя.
— Таис, я только беспокоюсь за тебя… о тебе, — он от волнения оговорился, — потому, что я знаю мужчин…
— Да, я их действительно не знаю, несмотря на то, что всю жизнь имею с ними дело, — согласилась, перебив его, Таис.
— Я хочу тебя защитить, а не в чем-то ограничивать.
— Ах, я сама в состоянии постоять за себя.
