Отпущение грехов он дал ей лишь после того, как она поклялась ему крестом, что тотчас отправится в Пешт. Священник даже сам достал ей необходимые на дорогу деньги, посадил на пароход и без ее ведома написал отцу фон Роте, которого та ему назвала. В письме своем он намекнул на тайну и просил употребить все возможное влияние, чтобы исторгнуть у несчастной признание в ужасном, неслыханном преступлении.
Разбитая душой и телом, молодая женщина высадилась в Бремене и, не теряя ни минуты, поехала в Пешт. Теперь она уже жаждала суда и наказания людского, чтобы тем избавиться от вечного проклятия.
Было прекрасное майское утро, и солнце радостно золотило кусты цветущих роз, расставленных на ступенях террасы, ведущей в апартаменты княгини Орохай. На диване у окна, защищенного полосатой шелковой материей, сидели хозяйка и Антуанетта, пришедшая навестить Валерию, зная, что она одна, так как Рауль, возвратившийся в полк после примирения с женой, должен был смениться с дежурства только после полудня.
– Не знаете ли, Марго, Амедей уже за уроком?
– Да, ваша светлость, молодой князь с гувернером в готическом павильоне. Ян относил туда книги и тетради.
Валерия взяла со стола корзинку с вишнями.
– Отнесите это в беседку и скажите, что я посылаю им для подкрепления сил.
Разговор их был прерван приходом няни с маленьким Раулем. Это был прелестный мальчуган, белый и розовый, с большими черными бархатными глазами и густыми пепельными кудрями. Антуанетта занялась малюткой.
– Ты не боишься оставлять детей одних в деревне на два дня? – спросила Валерия. – Рудольф не ждал тебя, потому что вчера еще утром говорил, что надеется получить сегодня отпуск и ехать к тебе.
– Я сама приехала за моим повелителем, чтобы его не задержал какой-нибудь товарищ, – смеясь, ответила графиня. – А за детей я спокойна, госпожа Рибо такая надежная, что бережет их не хуже меня. Я прилетела провести с тобой день. Затем Рудольф заедет за мной, мы отобедаем вместе, а вечером уедем в деревню как новобрачная парочка.
Приласкав ребенка, Валерия отпустила его гулять. Антуанетта, проводив малютку глазами, сказала, смеясь:
– Этот беленький русый бутуз – настоящий портрет Рауля в миниатюре. Теперь видно, что ты всецело любишь своего мужа и что мысли твои в момент рождения ребенка никуда не уносились.
Валерия сильно покраснела.
– Слава богу! За какую же вину все представители князей Орохай были бы осуждены на еврейский тип. Довольно и того, что Амедей обезображен.
– Обезображен? Та, та, та! Пожалуйста не горячись и будь справедлива. Амедей – великолепен и со временем будет красивым малым, столь же опасным, как и оригинал, копией которого он является. Кстати, позавчера я встретила Мейера, который ехал верхом в Рюденгорф, и мы раскланялись, то есть собственно говоря я поклонилась ему первая, чтобы показать, что я уважаю его. Я нашла, что он очень изменился: побледнел и имел утомленный, убитый мрачный вид.
– Бедный Самуил, помимо своей воли я разбила ему жизнь, – с грустью прошептала Валерия.
Невольно разговор коснулся прошлого, и собеседницы стали перебирать полузабытые воспоминания, в которых Самуил Мейер был героем.
Быстрые шаги и бряцание шпор прервали их разговор.
– Здравствуйте, дамы. Счастливый случай освободил меня раньше, чем я думал, – сказал Рауль, целуя руку графине, а затем сел рядом с женой и обнял ее.
– А! Ты еще в мундире и не освободился от своего арсенала: сабли, пистолета и прочих смертоносных орудий! – сказала, смеясь, Валерия и, сняв с него кивер, разгладила приставшие ко лбу волосы.
– Я спешил предупредить вас, что сейчас приедет Рудольф, и мы подождем его с завтраком. Он говорил, что вчера приехал его полковой командир для внезапной инспекции, и Рудольф со славой ее выдержал, зоркие глаза командира нашли все в порядке.
– Осторожность – мать верности, – смеясь, сказала графиня, – и я серьезно рекомендую Валерии подражать приемам правительства.
Замечание это вызвало общий смех.
– Да, расскажу вам, какой со мной был странный случай. Выходя сейчас из кареты, я заметил женщину в трауре, которая вела переговоры со швейцаром. Увидев меня, она бросилась ко мне и отрывистыми словами умоляла позволить ей переговорить с глазу на глаз, так как имеет сообщить мне важную весть – тайну. Сначала я ничего не понял из ее слов и хотел подать ей милостыню. Тогда она сказала мне, что она Марта, твоя прежняя горничная, и просит не помощи, а позволения сделать важное сообщение. Я велел привести ее к себе в кабинет, где она меня теперь ждет. Придите и вы, послушаем ее тайну.
– Марта? Добрая и верная девушка. Она покинула меня и вышла замуж. Но что она может сказать? – подивилась княгиня.
– А вот мы сейчас услышим, – сказал Рауль, вставая. – Видимо, много горя выпало на ее долю, она больна, кажется, и вид у нее расстроенный.
Когда дамы в сопровождении князя вошли в кабинет, Марта, сидевшая на стуле с беспомощным видом, встала и почтительно поклонилась.
– Что с тобой, бедная Марта?! У тебя такой изнуренный и болезненный вид, – воскликнула Валерия.
Она с глубоким состраданием смотрела на бледное, взволнованное лицо своей бывшей камеристки.
– Я не достойна вашей доброты, – проговорила Марта, целуя руку княгини, – я умираю, но по милости Божьей успею исповедать мою перед вами вину и облегчить свою совесть.
– Вероятно, украла что-нибудь, – подумал Рауль, отстегивая саблю и садясь к столу. – Говорите, моя милая, и без страха сознайтесь в том, что тяготит вашу совесть, – сказал он вслух, снимая пистолет и кладя его возле себя.
Марта хотела говорить, но дрожавшие губы не повиновались, ноги ее подкашивались, и она пошатнулась.
– Прежде всего, сядьте, – сказал Рауль, – и успокойтесь. Что бы вы ни сказали, обещаю вам снисходительно выслушать признание и сохранить его в тайне. Говорите же смело. Может быть, ваша вина не столь тяжела, как вам кажется.
Водворилась минута молчания. Антуанетта и Валерия с душевной тревогой смотрели на несчастную, страшное волнение которой предвещало важное открытие.
Раулю надоела эта долгая прелюдия. Он взял со стола пистолет, вынул из кобуры и от нечего делать стал его рассматривать. Наконец, Марта отерла глаза и с трудом начала свой рассказ.
– Мой покойный муж Стефан был камердинером у банкира Самуила Мейера. В ту пору мы еще не имели необходимых средств для обзаведения хозяйством. Но неожиданное предложение банкира посулило нам состояние, обеспечивающее нам независимую будущность.
Присутствующие переглянулись с удивлением. Причем в этом признании имя Самуила?
