Троянда со стоном откинулась назад, но ладони Григория прильнули к ее спине, поддерживая, и губы припали к вздыбившимся грудям. Троянда заметалась, забилась, и он хрипло засмеялся от восторга: о, далеко же ускачет эта нетерпеливая наездница… в страну неземного блаженства!
Троянда выпрямилась, вцепилась в его плечи. Губы их, жарко дыша, сомкнулись. Она касалась языком уголков его рта, она играла в его глубинах, а когда вдруг прикусила нижнюю губу своими нетерпеливыми зубками, все существо Григория потряс взрыв восторга. Истосковавшиеся тела не могли больше ждать. Он схватил ее за чресла, прижал к себе изо всех сил, а она все металась, все скакала, продлевая его сладостные мучения, наслаждаясь судорогами, которые били его тело, каждым движением своих разверстых недр высасывая из него новые потоки животворной жидкости – и сливаясь с ними в своем течении.
И оба они поняли, что страна блаженства находилась совсем близко, в двух шагах… вернее, в двух скачках.
* * *
Шло время, сочилось драгоценным вином, но они не замечали ничего, слившись в объятии и не в силах разомкнуть его. Не было сказано меж ними ни одного слова о прошлом, настоящем, будущем, однако обоими владело восхитительное спокойствие, словно все прошлые недоразумения были уже объяснены, прощены и забыты. Сердца слились, как сливались тела, – это было их настоящее, ну а будущее… их не заботило, каким оно сделается. Наверное, прекрасным, если они смогут и впредь припадать друг к другу в поисках источника счастья. Они забыли обо всем, может быть, они уснули… но вот Троянда со стоном повернулась на своем насесте и тут же смущенно рассмеялась:
– Ох… силушки нет. Всю изломал!
Григорий сонно улыбнулся, утыкаясь лицом в ее теплую шею: у него тоже замлело все тело, вдобавок застыло от ледяной скамьи, но он опасался потревожить Троянду и потому не шевелился. При этом чресла уже медленно, но верно наливались знакомым сладостным огнем, и он подумал: надо приискать, на что лечь, – и только теперь вспомнил, где они находятся.
– Боже святый! – воскликнул Григорий. – Да ведь скоро полдень!
Он торопливо поцеловал Троянду, не увидев, а скорее ощутив ее встревоженный взор:
– Не бойся, голубка моя. Однако и медлить не след. Время нам лететь отсюда прочь!
И он потащил ее к двери.
– А часовой? – пробормотала Троянда, хватаясь за Григория, потому что у нее подгибались ноги.
– А что нам часовой! – отмахнулся тот, однако же выглянул осторожно: а вдруг, покуда они самозабвенно миловались, и впрямь стал под дверью охранник, да еще и не один?..
Обошлось! И Григорий ринулся вверх по лестнице… то есть он хотел бы ринуться, а по правде сказать, ноги его порядком заплетались. Троянда же вообще едва шла; но чем выше поднимались они, чем ближе чудилось спасение, тем резвее бежали. Единственно, что заботило теперь Григория, не пролюбили ли они урочный час? А ну как придется вплавь догонять корабль? И притом он ощущал: вздумай Троянда сейчас задержать, остановить его – и он тут же, на ступеньках, вновь вопьется в ее тело, пытаясь насытить свой ненасытимый голод, вновь позабудет и о времени, и о корабле, о жизни, смерти, вечном спасении…
Счастье окрылило его, и Григорий не протиснулся сторожко сквозь потайную дверь, а влетел в нее – и враз в жар и холод его бросило от оглушительного звона!
Что за чертовщина?! Чудилось, какие-то незримые стражи оповестили весь дом о дерзком побеге… но нет, с досадой заметил Григорий, это он всего лишь опрокинул треклятые серебряные кубки, в изобилии поставленные им как попало прямо на полу.
Сейчас раздастся топот, ворвутся в комнату вооруженные люди!
Он потащил Троянду к окну, распахнул тяжелые створки. Золотистое солнце и легкие тени, бегущие по прохладной морской зелени, подсказали, что еще далеко до полудня, корабль их еще ждет. А все одно – медлить не стоит: корабль-то эвон где, а они покуда здесь.
– Спрыгнем, – сказал он, оглядываясь на Троянду. – Не испугаешься? – И был изумлен, увидев сияющие, не замутненные страхом глаза.
– С тобой? – Она шало улыбнулась. – Да с тобой хоть на тот свет!
Уж и забыл Григорий Стрепетов, когда в жизни плакал последний раз – должно, еще мальчишкою, а тут заволокло вдруг глаза, поплыло все кругом. Едва сдержал слезы! Поцеловал свою милушку:
– Прыгнем разом, ты меня за руку держи, не отпускай. В воде я тебя подхвачу, а там лодочка моя ждет. И… поминай как звали!
– Троянда! – воззвал вдруг чей-то исполненный ужаса голос. – Per amor di Dio! [52] Троянда!
* * *
Оба содрогнулись, будто огненная плеть огрела их по плечам. Обернулись…
Аретино! Он-то откуда здесь в такую пору? Он же отродясь не поднимался раньше полудня!
И что это за халат на нем: аксамитовый, сплошь серебро да золото? Несмотря на остроту момента, Григорий едва не расхохотался: уж не свой ли халат давал тогда Аретино поносить мнимому Барбаруссе? И не он ли пожаловал нынче ночью Луиджи «халат с барского плеча» за некие особые услуги?
Так и подмывало бросить Аретино пару оскорбительных намеков, но, похоже, право задавать вопросы тот оставил за собой, и слова сыпались, что горох из развязавшегося мешка.
– Троянда? О святая мадонна! Куда ты? Почему с ним? Что он с тобой сделал? Он бил тебя? Я убью этого зверюгу! Прикрой грудь, разве не видишь, что ты полуголая? Он напал на тебя? Porco russo! [53] Будь ты проклят! Oставь ее! Tы хочешь забрать ее у меня? Hет, я дам тебе денег… много денег! Но ее не тронь – это последнее, что у меня осталось!
– Ничего, тебя утешит Джилья! – усмехнулась Троянда, озабоченная, заметил ли Григорий маневры Аретино отсечь их от окна.
– Джилья? – заломил руки Аретино. – Да я из-за нее глаз нынче не сомкнул: ведь еще вчера вечером эта негодница исчезла… исчезла бесследно!
– Ничего, вернется, – отмахнулся Григорий. – Спустит все денежки – и прилетит птичка в свою золотую клетку.
– Деньги? – навострил уши Аретино, и маска убитого горем страдальца свалилась с его лица. – Откуда у нее деньги? Неужто ты и твой брат… – У него горло перехватило от страшной догадки.
– А как же! – хмыкнул Григорий. – Ты же знаешь: она готова всякому угодить за самое скромное вознаграждение. Вот и нам предложила сходную цену – не то что ты, грабитель с большой дороги! Обманщик! Лицедей!
Он так угрожающе надвинулся на Аретино, что тот отпрянул, задел пресловутые бокалы, они снова зазвенели… и испуганный крик Аретино слился с этим звоном:
– Да я бы не взял с тебя ни сольди! – Он выхватил из кармана халата какой-то ключ: – Видишь? Это ключ от твоей камеры. Я раскаялся и в обмане, и в жестокости! Я шел отпереть твои замки, выпустить тебя на волю… А ты, неблагодарный, хочешь лишить меня последнего счастья! – Он патетически простер руки к Троянде, однако Григорий заслонил ее собой.
