Сулейман вопросительно выгнул брови и стал ждать продолжения.
— Твой соперник, друг мой, — тот, кому ты больше всех доверяешь. Он всегда рядом; ты считаешь его своим самым близким другом. Хотя его тепло и близость, возможно, и утешают тебя, ты не замечаешь, как он, поглаживая рукоятку кинжала, только и ждет удобного случая всадить кинжал тебе в горло и злобно повернуть его в ране.
Сулейман отпрянул:
— Не понимаю, о чем ты говоришь! Я полностью доверяю всем моим визирям и пашам! Они всю жизнь преданно служат мне и империи!
Хафса понимала, что ей не удастся поколебать веру Сулеймана в своих приближенных. Он ни за что не поверит в истинные замыслы Ибрагима, пока не будет слишком поздно. Она вздохнула и решила сменить подход.
— Хорошо, дитя мое, думай как хочешь, но поверь мне на слово и не перечь ни моим словам, ни моим поступкам. Я сама разберусь с теми, кто распускает сплетни в гареме. Я отрежу языки тем, кто прячется в темных углах. В следующем году я по одной переселю всех твоих наложниц в Старый дворец. Пусть наслаждаются жизнью там. Гюльфем и Ханум, которые больше всего рады обществу друг друга, мы отправим в Манису. Там они обретут счастье и заслуженный покой. После всех принятых нами мер в твоем гареме останется одна Хюррем со своими евнухами и мавританками.
Хафса помолчала, желая убедиться, что Сулейман согласен с ее предложениями.
— Ты, сын мой, будешь продолжать вести победоносные войны на севере, но после того, как я опустошу гарем, ты сочетаешься с Хасеки Хюррем браком и всему миру объявишь ее своей женой и единственной настоящей любовью.
Сулейман ошеломленно отпрянул, но затем кивнул в знак согласия: его любовь сильнее, чем потребность придерживаться традиций.
— Остается Давуд… Само его существование должно быть стерто из всех книг и ведомостей… Пусть остается рядом с тобой, но для всех остальных он должен превратиться в невидимку. Никто не должен знать о той роли, которую он играет в твоей жизни и в жизни Хюррем; пусть никто не догадывается о происхождении Джихангира.
Сулейман прислонился спиной к колонне и кивнул в знак согласия.
— А ты, сын мой, никому не доверяй… — Валиде-султан ненадолго задумалась и продолжала: — Никому, кроме своего Давуда. Он верен своему слову и своей любви к тебе. Держи его у себя за спиной и верь только мечу в его руке, даже когда будешь окружен своими телохранителями.
Сулейман пытливо заглянул в мудрые глаза матери.
— Понимаю, матушка. Спасибо тебе, — прошептал он.
Уверенность матери заразила Сулеймана. Он знал, что валиде-султан верна своему слову. Когда султан и его войско снова отправились в поход на север, стремясь еще раз захватить ускользающее из рук золотое яблоко — Вену, — Хафса осуществила свои планы.
Скача во главе войска, рядом с великим визирем и со своим любимым Давудом, Сулейман добрался до границы Австрии, и его огромная армия осадила крепость Кёсег. Несмотря на стократное превосходство османов в численности, защитники крепости отбили девятнадцать штурмов. После месяца безрезультатной осады среди янычар начались волнения, и османская армия вынуждена была отступить от стен города. Осада Кёсега сильно задержала армию Сулеймана. К тому времени, как впереди снова показались башни и шпили древней Вены, задули зимние ветры и повалил густой снег.
Хотя Сулейман знал, что Карл спешит на помощь своему брату Фердинанду, он решил дать Габсбургам отсрочку до следующего лета, когда вернется тепло. Тогда он разгромит их.
Нехотя отдал он приказ возвращаться в Стамбул, хотя в глубине души жаждал поскорее попасть туда.
Несмотря на неудачу, армия вошла в Стамбул под звуки фанфар. После того как султан въехал в ворота в Феодосийской стене, главный гаремный ага поднес ему маленького Джихангира. Качая малыша на руках, султан скакал в окружении ликующих толп к мечети Айя-София. Оттуда он направился в Топкапы.
Рядом с Сулейманом скакал Ибрагим. Давуд шел между ними пешком.
Прошла зима; гарем постепенно опустел. Сулейман сильно привязался к маленькому Джихангиру, который воплощал его любовь к Давуду и к Хюррем. Ребенок проводил с ним каждую минуту, когда не спал, да и по ночам Сулейман часто укладывал его на свой теплый диван. После того как Хюррем окончательно оправилась после тяжелых родов, она проводила ночи рядом с султаном и маленьким сыном. Часто к ним присоединялся и Давуд; тогда они наслаждались ласками друг друга и нежной любовью.
К лету 1534 года Хасеки Хюррем осталась единственной обитательницей гарема, однако его коридоры, дворы и покои часто пустовали, она почти все время проводила в покоях султана.
Хюррем тихо лежала в объятиях Сулеймана. Тот качал на руках Джихангира. Он высоко поднял ребенка и звонко поцеловал его в лоб.
Сулейман смотрел на любимую с радостью, наслаждаясь жизнью, которую он помог создать. Хюррем нежно гладила голое бедро Давуда, уткнувшись лицом в грудь Сулеймана.
Сулейман несколько минут в глубокой задумчивости смотрел на Давуда, а затем заговорил. Голос его срывался, но, когда любимый повернулся к нему, он высказал то, что было у него на душе.
— Валиде-султан организует нашу с Хюррем свадьбу, которая состоится в конце месяца, — прошептал он, пытливо вглядываясь в лицо Давуда и стремясь разгадать, как их любимый относится к грядущему событию.
— Знаю, — шепнул в ответ Давуд.
Сулейман и Хюррем затихли, наблюдая, как противоречивые чувства отражаются на лице Давуда. Веки его опустились, он медленно провел языком по губам. Когда он снова открыл глаза, они были полны слез.
— Так и должно быть. Вы оба олицетворяете собой будущее… вы продолжаете великую династию… Клянусь Аллахом, моя любовь к вам обоим гораздо сильнее любой страсти… и наша жизнь останется неразрывно связанной. Брак — не более чем уступка обществу. Мы знаем, что нас объединяет; наша близость важнее любой церемонии, которая порадует толпы народа и надолго займет чиновников в Диване… Пусть все идет своим чередом, а мы по-прежнему будем знать правду… что бы ни было написано в тех трудах, которые пополнят собой полки библиотек.
Сулейман положил руку на затылок Давуду и прижал его голову к своей груди. Он нежно поцеловал каштановые пряди и улыбнулся, увидев, как двое его любимых целуют друг друга в губы. Он крепче прижал их к себе.
Вдруг дверь в спальню настежь распахнулась, и на пороге показался молодой черный евнух. Он упал на колени в знак почтения, а затем посмотрел на тех, кто нежился на диване. При виде трех тел, которые сплелись в жарких объятиях, он вытаращил глаза и как завороженный смотрел на султана, его фаворитку и Давуда, лежащего между ними. Он попробовал изъясняться знаками, но руки у него дрожали, и султан ничего не понял. Придя в замешательство, евнух опустил руки вдоль тела, закрыл глаза и ударился лбом об пол.
