Бубба потянулся всем своим длинным телом, которое за последние три месяца изрядно заматерело. Он больше не казался состоящим из одних только рук и ног.
— Насколько я слышал, ты любила чуть ли не всех, кто не был уже занят.
Ее охватило отчаяние. Скаут уже распрощался с ней, унизительно, насмешливо. Он закончил работу, на которую подрядился, и отправился на поиски новых приключений, оставив ее негодовать относительно того, с какой легкостью он ее покинул.
Бубба был ее последним шансом. Она вовсе не собиралась на всю жизнь застревать на какой-нибудь гнусной ферме, где единственным обществом будет ее папаша-подкаблучник и властная мамаша. Тогда в жизни ее не будет ничего, кроме беспросветной тяжкой работы. Она беспокойно оглянулась на фургон, потом взяла Буббу за руку, положила ее себе на грудь и притворно закрыла глаза, изображая страсть.
— Бубба, послушай, как бьется мое сердце. Оно бьется от любви к тебе одному. Клянусь тебе. Почувствуй, как сильно я тебя люблю, Бубба.
Дыхание ее стало прерывистым, когда она почувствовала, как его рука ощупывает ее тело. На ее возбужденном лице заиграла улыбка торжества. Он ласкал ее по-новому, необычайно умело. Она легонько застонала, когда его большой палец коснулся ее заострившегося соска.
Он убрал руку, и она от изумления вытаращила глаза.
— Ты красива, Присцилла, и у тебя много такого, что привлекает мужчин. Но я не хотел бы иметь жену, которая выставляет свой товар напоказ каждому, да еще дает попробовать.
— Ах ты, подонок! — прошипела она, отстраняясь от него.
Он раньше не представлял себе, какой она может быть уродливой. Лицо ее исказила свирепая гримаса, и оно стало похоже на страшную маску. Она была испорчена насквозь, и к тому же всегда будет стремиться настоять на своем. Бубба не испытывал ничего, кроме облегчения за то, что Росс просветил его насчет этой стервы.
— Ты не был мужчиной, пока я не показала тебе, как это делается. Быть с тобой — все равно что валяться со свиньей. Ты слышишь меня? — взвизгнула она. — Похотливая свинья!
Бубба добродушно ухмыльнулся.
— Что ж, лучшей учительницы мне не надо. Спасибо тебе за уроки и за практику.
Он крутанулся на каблуках и пошел прочь раскованной, пружинистой походкой человека, который только что сбросил с плеч тяжкое бремя.
В бессильной ярости Присцилла развернулась и обнаружила, что мать стоит у нее прямо за спиной. Ее узкое лицо побагровело от злости. Ноздри были плотно сжаты, нос заострился больше обычного. Как клешней, она изо всех сил залепила дочери такую оплеуху, что на щеке Присциллы появилось красное пятно.
Девушка даже не шелохнулась. Она пристально посмотрела на мать, и мало-помалу се чувственные губы раздвинулись в улыбке. Не сказав ни слова, она влезла в фургон, взяла плетеный чемодан, отпихнула в сторону бессловесного папашу и принялась запихивать в чемодан свои пожитки.
— Что ты собираешься делать, мисс? — требовательным тоном спросила Леона.
— Я ухожу от вас. Отправляюсь в Джефферсон и найду работу.
Бесцветные глаза Леоны быстро-быстро и очень злобно заморгали.
— Никуда ты не пойдешь!
— Попробуй меня остановить. — Присцилла обернулась к матери. — Я вовсе не собираюсь кончить дни жалкой высохшей старухой вроде тебя, застрявшей на каком-нибудь Богом забытом клочке земли со старым пердуном вроде него. — Она ткнула пальцем в сторону отца. — Я собираюсь прожить свою жизнь иначе чем ты.
— Как? Ты умрешь с голоду!
Присцилла, продолжая паковать вещи, презрительно рассмеялась:
— Еще до вечера я найду работу.
— И чем намерена заниматься?
Присцилла защелкнула пряжки чемодана и снова обернулась к матери.
— А тем, что я обожаю делать, — сказала она, сверкнув глазами. — Что до сих пор я делала бесплатно. Впредь им придется платить мне за это.
— Развратничать? — прошептала ошарашенная Леона. — Ты собираешься стать шлюхой?
Присцилла самоуверенно улыбнулась.
— Самой высокооплачиваемой в истории. Видишь ли, мамочка, когда тебя не любят, ты жаждешь, чтобы тебя полюбили. Я многие годы мечтала о том, чтобы меня хоть кто-нибудь полюбил. А теперь я собираюсь обратить в деньги всю ту любовь, которую ты мне недодала. Каждый раз, когда я буду обнимать мужчину ногами, я буду думать о всех тех днях, когда ты не обнимала меня. Живи и помни об этом!
Она выкинула чемодан из фургона и сама спрыгнула на землю. Подобрав чемодан, она направила стопы в сторону Джефферсона, ни разу не оглянувшись назад.
Леона набросилась на мужа:
— Ну ты, бесхребетный кретин, ты что, собираешься сидеть сложа руки? Сделай хоть что-нибудь!
Он посмотрел на жену усталыми слезящимися глазами — в них сегодня было больше жизни, чем когда-либо за прошедшие годы.
— Нет. Я ничего не буду делать и не стану ее задерживать. Пусть она накличет на себя беду, все равно это лучше, чем жить с тобой. Жаль, много лет назад у меня не хватило ума сообразить это.
— Будем писать друг другу письма, — сказала Лидия со слезами на глазах.
— Не умею читать и писать. Вот когда кто-нибудь из малышей выучится… — голос Ма дрогнул, от сдерживаемых эмоций. — Я буду скучать по тебе. Я всегда считала тебя родной.
— Если бы не вы, меня бы тут не было. Лидия и Ма еще раз обнялись, сила старшей женщины как бы передавалась Лидии. Девочки громко плакали, цепляясь за юбку Лидии. Все казались глубоко опечаленными. Лидия уже попрощалась со всеми семьями из каравана. Одну за другой их поглощал людской водоворот Джефферсона, и они отправлялись каждая к своему новому месту назначения. Лэнгстоны уезжали рано на следующее утро. Как только они загрузят в фургон запасы продовольствия, они тут же отправятся дальше на Запад. Лидию они до отъезда не увидят и поэтому прощались сейчас.
— Мы будем навещать вас. Росс уже сказал, что это возможно. Может быть, через год или два, когда наш дом будет готов. Я вам говорила, что Мозес едет с нами? Он просто бесценный помощник. Росс хотел его попросить, но он сам вызвался. — Она тараторила без умолку, зная, что стоит ей замолчать, как она тут же расплачется.
— Ты любишь его, да, девочка? — тихо спросила Ма, когда Лидия замолчала, чтобы перевести дыхание.
— Да, я люблю его. С ним я чувствую… — Она пыталась подыскать подходящие слова, но какими словами можно описать, кем она стала ощущать себя с той поры, как в ее жизни появился Росс? И она знала, что дорога ему. Он не любил ее так, как любил Викторию, но все же она была ему очень дорога. — С ним я чувствую, что становлюсь чистой и новой внутри. Уважаемой и почитаемой. И тогда не важно, какой я была раньше.
