— Дитя мое, как же ты вырос! — Я протянула руки к Генриху Наваррскому.
— Тетушка Екатерина! — Он наклонил голову. — Мы долго не виделись.
Я обняла его, привлекла к себе. Коренастое тело его на ощупь было твердым как сталь и пахло потом. Черный камзол давно был изрядно потерт, старомоден и лишен украшений. Но когда я отстранилась и взглянула в его глаза, осененные густыми, почти девичьими ресницами, на крепкий подбородок и выразительно очерченный рот, на густые встрепанные волосы и впечатляюще широкие плечи — мне подумалось, что от него веет здоровой сельской мужественностью, которую так редко можно встретить у французских щеголей.
— Ты выглядишь истым королем, — сказала я. — Я всем сердцем рада тебя видеть.
— Лучше бы я выглядел истым принцем, а моя мать была бы жива, — отозвался он.
— Да, конечно. Бедняжка, она так гордилась тобой. Я уверена, она сейчас смотрит на нас с небес и улыбается. Ну же, поздоровайся с Марго.
Я отошла в сторону. Марго сделала шаг вперед и, наступив на подол платья, едва не упала на Генриха Наваррского. Ее лицо вспыхнуло.
— Кузен, — пробормотала она и поцеловала его в поросшую щетиной щеку.
— Марго, верно? Не Маргарита, а именно Марго, — проговорил он вполголоса, улыбаясь. — Или что-то изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз? Лучше дай мне знать об этом сейчас, ладно? Нам с тобой вместе еще жить да жить.
Марго заколебалась. Она явно не ожидала обнаружить у Генриха чувство юмора.
— Можешь звать меня Марго, — натянуто сказала она. — Впрочем, как угодно. Что я смогу поделать?
Я нарочито громко рассмеялась.
— Ну разве они не очаровательны? — воскликнула я, оглянувшись на придворных, которые с напряженным вниманием наблюдали эту сцену.
Все разразились громкими аплодисментами.
— Тост! — воскликнул Карл.
Он выхватил у пажа пару кубков, расплескав часть кларета на пол, и сунул один принцу, второй Марго. Мне он предоставил позаботиться о себе самостоятельно. Эркюль ринулся вперед и, стремясь схватить последний кубок, едва не опрокинул на пол пажа вместе с подносом. Усмешка Генриха стала шире; он не тронулся с места.
Карл поднял кубок.
— За моего кузена Генриха и мою сестру Марго! — Он залпом выпил вино, и все последовали его примеру. — А теперь пойдемте к столу!
Сверкая золотым камзолом, Карл первым направился в пиршественный зал; за ним потянулись придворные. Я подала было руку принцу Наваррскому, поскольку хотела, чтобы за столом он сидел рядом со мной, и тут Марго сказала:
— Прошу прощенья, господин мой, но у меня разболелась голова. Мне лучше уйти.
Я одарила дочь убийственным взглядом. Словно не заметив этого, она присела в реверансе перед Генрихом и двинулась через зал в сопровождении недовольных дам из своей свиты, которые поневоле обязаны были последовать за ней. Генрих вопросительно изогнул бровь.
— Ничего страшного! — усмехнулась я. — Нервничает, как все невесты. Она просто переутомилась.
Едва пир закончился, Карл, по своему обыкновению, поднялся из-за стола и ушел. Во время трапезы мне едва удалось обменяться с принцем Наваррским парой слов, потому что Карл единолично завладел разговором и расспрашивал наваррца обо всем на свете: от погоды в его королевстве до охотничьих предпочтений. Герцог отвечал охотно и дружелюбно, однако ни слова сверх того, о чем спросили. Выпил он куда больше, чем, казалось бы, в человеческих силах, но по-прежнему оставался трезв и, удобно откинувшись на спинку кресла, с интересом разглядывал ужимки и выходки придворных. Генрих, сидевший рядом с опустевшим троном Карла, ковырял в зубах серебряной зубочисткой, а Эркюль явно вознамерился в одиночку уничтожить целое блюдо засахаренного миндаля.
Вот-вот должны были начаться танцы. Придворные выстроились для сальтареллы — буйного, жизнерадостного танца, который позволял кавалерам покрасоваться своей ловкостью, а дамам — выставить напоказ ножки. Стайка обильно накрашенных женщин — куртизанок с почти обнаженной грудью и кроваво-красными губами — неспешно прогуливалась вдоль помоста. Одна бесстыжая красотка с приклеенным к щеке бриллиантом подмигнула Генриху.
Тот выпрямился в кресле, отбросив расслабленность; даже Эркюль перестал набивать рот миндалем.
— Кто эти дамы? — спросил у меня наваррец. Голос его чуть осип от вина.
— Они состоят при дворе.
— Случайно не в вашей ли свите? До меня доходили слухи, будто вы нанимаете на службу самых изысканных женщин; их называют «летучий эскадрон», потому что на охоте они скачут верхом, словно амазонки. — Глаза его заблестели. — Мне нравится охота. Очень нравится.
Краем глаза я заметила, как Генрих поднес ладонь ко рту, пряча усмешку.
По правде говоря, я никогда не слыхала ни о каком «летучем эскадроне»; однако многие женщины при дворе жили за счет мужчин, и если принцу по вкусу это название — к чему его разочаровывать? Я хотела, чтобы наш гость чувствовал себя как дома.
— Можешь подойти к ним, — вслух сказала я. — Они всегда рады новым знакомцам, особенно любителям охоты.
Наваррец встал, провел руками по измятому камзолу. Я встретилась взглядом с Генрихом и едва не покатилась со смеху. Жанна, как видно, напичкала сына отвратительными баснями о нашей распущенности, но это, похоже, лишь раздразнило его интерес, потому что сейчас он разглядывал наших накрашенных шлюх так, словно они были лакомыми кусочками оленины, которые ему не терпелось испробовать.
— Составь компанию своему кузену. — Я щелкнула пальцами Эркюлю.
Тот метнулся к Генриху. Едва они спустились с возвышения, куртизанки плотно окружили их и, обвив руками с ярко-красными ногтями, повлекли прочь.
— «Летучий эскадрон»? — Генрих боком передвинулся ко мне. — Оригинальное название. Твоя идея, я полагаю?
— Не совсем. — Откинувшись в кресле, я ущипнула его за щеку. — Кто знает, какие ужасы рассказывала ему обо мне Жанна? Но принц совсем недавно потерял мать, и если он нуждается в женской ласке, кто мы такие, чтобы лишать его этого?
— Эти шлюхи, вне сомнения, знают свое дело, вот только что скажет Марго?
— Сомневаюсь, что ее это заденет, — доверительно заметила я, взяв кубок. — Разве ты не видел, как она покидала зал с видом мученицы в терновом венце? Можно подумать, ее отдают в жены самому Сатане.
— Она тоскует по Гизу. — Взгляд его из-под полуопущенных век переместился в зал. — А Гиз явно тоскует по ней. Я слыхал, он в бешенстве оттого, что мы посмели обещать Марго в жены еретику, и намерен протестовать.
— Пусть только попробует. — Я коротко глянула на сына. — Я запретила ему являться ко двору, пока за ним не пошлют. Если он попытается снова нам напакостить, то не выйдет за ворота поместья до конца своих дней.
