— Мой муж, — сказала она, устало закрывая глаза, — ополченец из графства Кент. Он присоединился к войскам парламента, но я ничего не знаю о его судьбе.
— Скажите нам его имя, госпожа, и мы посмотрим, что можно для вас сделать.
— Джейк Грин, — не задумываясь, сказала Генриетта. — О, кажется, мне опять плохо.
— Вам надо отдохнуть здесь, госпожа Грин. Скоро ночь, и вы не найдете свободного жилья в городе. Хотите немного поесть?
Генриетта почувствовала, что очень голодна, так как не ела с прошлого вечера, и с удовольствием воспользовалась гостеприимством солдат. Она с жадностью набросилась на хлеб, мясо и пахту, что было с восторгом встречено ее опекунами. При этом Генриетта не терзалась угрызениями совести, оттого что обманывала их.
Разве не мог кто-то интересоваться мифическим Джейком Грином из кентского ополчения?.. «Хорошо, если действительно нет ополченца с таким именем», — подумала Генриетта, когда ей предложили место у огня, чтобы она могла поспать.
Генриетта воспользовалась предложением, прошептав слова благодарности, и легла, прикрыв глаза, но внимательно прислушиваясь к тому, что говорили солдаты.
Около полуночи к штабу пригнали партию пленных. Ночную тишину нарушили стук колес по мостовой и резкие команды. Солдаты в караульном помещении, недовольно ворча, вскочили на ноги и, застегивая мундиры, вышли наружу.
Генриетта моментально поднялась и, подойдя к приоткрытой двери, выглянула в щель. Солдаты перенесли сначала тех, кто не мог передвигаться самостоятельно, затем подошла очередь израненных и изувеченных, которые с посеревшими от боли и отчаяния лицами, с трудом передвигали ноги.
Она увидела Дэниела. Он слегка покачивался, но с презрением отверг помощь. Его левая рука была прижата к груди. Генриетта заметила кровь и острый выступ кости, виднеющийся сквозь кожу. Был момент, когда глаза ее снова едва не застлал черный туман, но он отступил перед ярким светом обозначившейся цели. Главное — Дэниел жив, и, пока ему не залечат рану, есть надежда, что его не казнят. Возможно, им удастся удрать отсюда.
Скоро Генриетта поняла, что это не так-то просто. Надо придумать подходящий план.
Генриетта потихоньку вышла из караульного помещения, придумав объяснение на случай, если ее спросят, куда она направляется, и незаметно последовала за колонной пленных. Они приблизились к сараю на заднем дворе, послышались приветственные голоса, когда вновь прибывшие вошли внутрь. Дверь сарая оставалась открытой, по обеим сторонам ее сидели два стражника, держа мушкеты между ног. Единственный путь для побега лежал через здание штаба, набитое вооруженными солдатами, поэтому удрать отсюда не было никакой возможности.
Генриетта поспешила назад, в караульное помещение, и заняла место у камина до того, как вернулись ее заботливые опекуны, не подозревающие о том, что она куда-то выходила. Генриетта крепко закрыла глаза. Ей нетрудно было притвориться спящей, но она знала, что должна пойти к Дэниелу, успокоить его боль, прикоснуться к нему с любовью, и молодая женщина почувствовала, как напряглись ее мышцы.
— У вас есть список имен вновь доставленных? — Этот вопрос заставил ее насторожиться.
— Нет, составим завтра утром. — Ответ сопровождался сонной зевотой. — Необходимо составить списки всех пленных завтра к полудню. Аристократы должны быть направлены в Лондон для допроса.
Нельзя было тратить ни минуты. Генриетта сделала вид, что проснулась, зевнула и оглядела комнату.
— Вам что-нибудь нужно, госпожа?
— Уборную, сэр, — сказала она, вставая. — Не знаю, как благодарить вас за вашу доброту.
— Не стоит. Мы все еще ждем новостей о кентских ополченцах. Они располагались на левом фланге, но больше нам ничего о них не известно. Возможно, их уже расформировали.
— Если так, то мне, пожалуй, лучше вернуться домой, — сказала Генриетта. — Но сначала скажите, где уборная.
— В правой части двора, госпожа. Идите прямо по дорожке и в конце увидите дверь.
С улыбкой благодарности Генриетта вышла из караульного помещения. Во дворе никого не было, кроме двух охранников, сидящих у открытой двери сарая. Пробивающийся из сарая свет узкой дорожкой тянулся по булыжной мостовой. В ночном воздухе слышались тихие голоса, а иногда глухие стоны.
Стараясь двигаться бесшумно, Генриетта приблизилась к сараю. Оторвав от нижней юбки широкую полосу, она вышла на середину двора и смело пошла прямо на охранников.
— У вас здесь находится раненый. Мне приказано перевязать его. Его должны доставить в Лондон в приличном виде.
Охранники знали, что здесь каждый занимается своим делом, и потому посмотрели на нее без особого интереса, а один из них заметил:
— Здесь полно раненых, госпожа.
— Да, но у этого покалечена рука, и у меня есть его описание.
Они пропустили ее внутрь. Генриетта вошла и остановилась, оглядывая лежащие на соломе съежившиеся фигуры пленников. Многие из них спали. Что, кроме физической боли, не давало спать остальным? Вероятно, боль душевная.
Дэниел сидел возле дальней стены, вытянув перед собой ноги и прижав больную руку к груди. Глаза его были закрыты, и он находился где-то между сном и бодрствованием, хотя предпочител бы первое, так как хоть на время избавился бы от боли и мог увидеть во сне Гэрри… Гэрри — самую несносную, самую любимую, самую смелую и самую верную. Его губы тронула улыбка, затем сильная боль заставила его открыть глаза. Рядом с ним на коленях стояла Генриетта.
— Я пришла, чтобы быть с тобой, — как всегда просто сказала она.
Дэниел снова надолго закрыл глаза, чтобы видение исчезло, а когда открыл, Гэрри по-прежнему была рядом.
— Я пришла, чтобы быть с тобой, — повторила она.
Он улыбнулся и прошептал:
— Должен сказать, ты пришла очень кстати.
Что за нелепый разговор? Должно быть, он бредит, хотя выглядела она вполне реально.
— Да, конечно. — Генриетта слегка коснулась губами его губ, так как боялась, что любое прикосновение может причинить ему боль. — Не смейся, Дэниел, рана очень серьезная. — Она осмотрела болтающееся запястье и развернула свои самодельные бинты. — Я перевяжу тебя, милый, но боюсь, тебе будет очень больно.
— Не больнее, чем сейчас, моя фея. — Дэниел попытался сосредоточиться. Гэрри не была видением, возникшим из глубины его измученного отчаянием и болью сознания. Но что, черт побери, она здесь делает? — Где дети?
— Они с Доркас, — сказала Генриетта, накладывая повязку на выпирающую кость, сосредоточенно закусив губу. — Не бойся, девочки в безопасности.
— А Джулия? — Его дыхание прервалось от страшной боли, когда Генриетта попыталась осторожно вправить кость и соединить разрыв.
