— Ты цела? А где дети?
— Они в безопасном месте. Им ничто не угрожает. — Кэтрин тяжело сглотнула, неожиданно ею завладела та же парализующая робость, какую она пережила, когда Томас впервые увидел ее обнаженной. Она готова была признаться, что любит его, но потеряла дар речи, у нее перехватило дыхание, ноги подкашивались.
— Возвращайся в дом, — сказал Томас, похлопав ее по плечу. — Не бойся, огонь дальше не распространится.
Томас поспешил на помощь тем, кто продолжал укрощать огонь. Кэтрин провожала его унылым взглядом, беспомощно опустив руки. Благоприятное мгновение было упущено и, вероятно, навсегда. Кэтрин никогда не говорила ему ласковых слов, не откликалась на его нежные слова, которые он шептал ей в тот ужасный момент истины, когда они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны бездны взаимного несчастья. Позднее, когда они попытались примириться, жизнь пошла по иному руслу. Сама Кэтрин не привыкла выказывать открытую любовь даже детям, которых обожала. Как же она могла надеяться, что все будет иначе в те волшебные моменты, когда смотрела прямо в глаза мужчине, которого по-настоящему любила?
Понадобилось некоторое время, чтобы оценить урон, нанесенный огнем. Не только Томас пострадал от большого пожара. Двадцать два его работника лишились своих ящиков с инструментами, которые были их собственностью. Томас всей душой сочувствовал тем, кто лишился орудий труда, ибо сам начинал краснодеревщиком и понимал чувства коллег. Что касается его самого, то страховка покроет восстановление полностью выгоревшей секции, где работали столяры-краснодеревщики. Однако то, что сгорела дотла мебель, находившаяся в начальной и заключительной стадии завершения, обернулось для дела настоящей катастрофой. От дыма почернели рулоны шелка, хранившиеся на складах и в магазине обойщика. Это еще больше усугубило финансовое положение Томаса.
Кэтрин казалось, что запах дыма в доме держится неделями, хотя она и проследила за тем, чтобы простирали каждую штору, занавеску для окна, подушку, чехол для кресла. Ковры подвесили на веревках и выбили. Весь дом вымыли и вычистили — от подвала до чердака. Кэтрин устала, начала раздражаться, на нее обрушился кашель, который усиливался от пыли, шедшей со стороны отстраиваемого здания. Но вскоре настроение и здоровье вернулись к ней, она снова ощутила в себе биение плода.
Третью дочь Чиппендейлов крестили в майское воскресенье в церкви Св. Мартина в Филдсе и нарекли Энн. Через несколько месяцев началась война с Францией, а Северная Америка стала полем боя враждующих сторон. В августе следующего года та же процессия из родителей, крестных родителей и малышей снова отправилась в церковь, для того чтобы крестить еще одну малышку. Ее назвали Дороти. Год спустя, на следующий день после того, как в Лондоне отпраздновали новость о том, что британские войска захватили Луисбург, ключ к заливу Св. Лаврентия, процедуру крещения повторили, но уже с малышом, получившим имя Эдуард в честь мальчика, который шесть лет назад оставил в семье такую трагичную пустоту. Это был шестой ребенок.
Кэти, которой уже исполнилось пять лет, оставалась любимицей отца. Она всегда ждала его возвращения домой и бежала ему навстречу с развевавшимися волосами. Если его ожидали поздно ночью, она ни за что не засыпала и вскакивала всякий раз, когда раздавались скрип колес или стук копыт, возвещающие о его возвращении, и в одной ночной рубашке босиком выбегала во двор до того, как кто-то успевал остановить ее. Тогда он поднимал ее на руки, а она обнимала его за шею маленькими ручонками. Она была очень сообразительна, в три года выучила алфавит и каждый день, когда Томас был дома, любила показывать ему, как умеет читать. Кэти уже умела складывать простые числа. Она живо интересовалась всем, что происходило в доме и во дворе, всегда к его приезду приберегала множество новостей.
— У меня есть красные туфельки с пряжками, я видела принца Джорджа на коне, у Дороти прорезался еще один зуб, розовые кресла отправили в Шотландию, у новорожденных котят открылись глазки.
Томас смеялся, целовал ее в щеку и нес в дом, счастливый, что него есть такая дочь. Днем он встречал и целовал остальных детей. Только Томми в это время находился либо в школе, либо в одной из мастерских, где вырезал погремушку для своего маленького братика, рождению которого он радовался, ибо среди четырех сестер обрел мужскую поддержку. Ночью бодрствовала одна Кэтрин. Ее поднимал с постели топот ножек Кэти, сбегавшей вниз по лестнице. Она сама приносила мужу поесть — сочные пироги с мясом птицы, говяжью или баранью нарезку, домашний хлеб, желтое деревенское масло и соленья. Все это она аккуратно раскладывала на белой накрахмаленной скатерти. Затем Кэтрин наполняла бокал вином, забирала с его колена Кэти и относила ее в кроватку, оставляя мужа есть в одиночестве. Жена не сидела с ним рядом, не давала ему возможности рассказать, как удались поездки. Она не рассказывала ему о домашних делах. Когда Томас ложился в постель, она всегда спала или притворялась, будто спит. Иногда, сгорая от страсти, он не выдерживал и обнимал ее. Томас сам удивлялся, как мог оставаться ей верным, ибо, куда бы он ни отправлялся, всюду подстерегали его соблазны, но он всегда ждал того мгновения, когда снова будет рядом со своей Кэтрин. В сорок лет его обуревали такие страсти, будто он был еще совсем молодым.
Изабелла была на два года моложе его и казалось, что прошедшие годы не коснулись ее привлекательности. Как всегда она выглядела хорошо, ее кожа была без единого пятнышка, фигура стройна, грудь пышна, талия тонка. За ней до сих пор ухаживали, ее домогались, но если в ее жизни и найдется третий мужчина, то он не должен уступать тем, которых она любила до сих пор — одного целомудренно, другого — страстно. Иногда ей казалось, будто она нашла такого мужчину, но всякий раз, когда отношения заходили слишком далеко, отступала, видя, что новое знакомство совсем не похоже на прежние. Изабелла не могла довольствоваться чем-то более скромным.
У Сары же никогда не было недостатка в любовниках. Похоже, у нее появилась склонность к грубым, вспыльчивым мужчинам, которые были моложе ее. Ее возбуждала их непредсказуемость. Хотя Сара возмущалась, когда зарабатывала синяки или ссадины, она тем не менее получала удовольствие от подобного хода событий. Похоже, возможность расстаться с жизнью во время безудержной любви приводила ее в восторг. Когда Изабелла со своим спутником однажды спасли ее в подобной ситуации и увели на Арлингтон-стрит подальше от греха, утром она снова сбежала к любовнику и предалась плотским утехам.
