Веревки и обвинения разбередили старые душевные раны, а баллада присыпала их солью. Перед тем как Тамсин разбила вдребезги кувшин, он успел заметить в глазах Арчи боль и разочарование. До этого момента Уильям не понимал, как важно для него уважение Армстронга. Арчи был последней ниточкой, связывающей его с отцом, и Уильяму страстно захотелось сохранить эту ниточку.
Вопросы, обвинения, подозрения, сразу обрушившиеся на него, наложили печать на его уста. Теперь он видел, что был не прав. Он спрятался в свою скорлупу, как привык это делать уже давно, повинуясь инстинкту. Но сейчас в нем заговорила гордость. Единственное, что могло спасти его, – это откровенность. Ничего, кроме правды. Ему нужно было как-то начать. И Уильям понял, что он должен сказать сейчас Арчи Армстронгу, чтобы вернуть его уважение, заслужить его доверие и расположение. Он скажет ему главное.
Уильям поднял голову.
– Арчи Армстронг, – тихо сказал он, – я люблю твою дочь.
Раскрасневшееся лицо Арчи побледнело.
– Ну что ж, хорошо. Только мы оба видели: ты получил от нее от ворот поворот, – ответил Арчи, машинально постукивая пальцами по ножнам.
– Да, – пробормотал Уильям, – я хотел жениться на ней по нашим законам, со священником, но теперь она этого не хочет.
– Ты был сильно занят последние две недели. – Арчи поднял на него тяжелый взгляд зеленых, как и у его дочери, глаз.
– Да, но совсем не так, как ты опасаешься, – сказал Уильям.
Он ждал, что Арчи возмутится, накинется на него, может быть, ударит, но угрюмый гигант молча стоял и в растерянности ерошил пальцами свои нечесаные волосы цвета соломы.
– Ты любишь ее, – повторил Арчи. – Ты любишь ее? – переспросил он.
– Да, люблю, – подтвердил Уильям. Он вздохнул и, подняв связанные руки, провел ладонью по лбу. – Ты даже не представляешь, как сильно я ее люблю, – он опустил руки, глядя на Арчи. – Твоя дочь – источник моих радостей и моих мучений, и это святая правда. Я клянусь тебе в этом.
– Святой спаситель, – пробормотал Арчи, наблюдая за ним, – я тебе верю. По крайней мере, в этом. – Он сделал глубокий выдох и снова взъерошил себе волосы. – Но я хотел бы услышать остальное. И побыстрее.
– Я расскажу тебе правду обо всем, что ты захочешь узнать, – сказал Уильям. Он смотрел на Арчи спокойно, не отводя взгляда. – Я доверяю тебе, Арчи, иначе ты от меня ничего бы не услышал. Но я скажу все. Только тебе одному.
Арчи повернулся к Катберту и Рэбби.
– Идите, присмотрите за вторым нашим заключенным. Принесите ему эля и немного хлеба. Я все же гостеприимный хозяин, пусть даже узник и не знает, в чьей темнице он на самом деле сидит.
– Есть одна вещь, которую ты должен узнать еще до того, как отправишь своих людей вниз, к Масгрейву, – сказал Уильям.
Арчи повернулся.
– Да? И что это за вещь?
– Я говорил с Масгрейвом перед тем, как твои люди пришли за мной. Я видел его. Он еле держался на ногах и говорил неразборчиво. Полагаю, вы ударили его сильнее, чем меня.
– Что он сказал тебе? – спросил Рэбби.
– Поскольку я тоже попал в темницу, он сделал вывод, что мы оба схвачены регентом. Я не стал уверять его в обратном. – Уильям приподнял бровь. – Но мне хотелось бы знать, почему он так думает.
– Возможно, я и покаюсь тебе в своих грехах, когда ты выложишь свои, – проворчал Арчи. – Продолжай.
– Он думает, что мы оба находимся в шотландской тюрьме, и абсолютно уверен, что завтра утром его повесят, – продолжил Уильям. – Но он злобно радовался тому, что перехитрил регента и что план короля Генриха уже не остановить.
– А почему ты предупреждаешь нас об этом? – спросил Арчи. – Может быть, вы сговорились? Может, это новая игра Масгрейва, в которой ты принимаешь участие?
– Это я объясню позже, – сказал Уильям, – а сейчас вам стоит предпринять срочные меры, потому что Масгрейв сказал, что план короля уже вступил в действие. Он сказал, что устал ждать список, который, скорее всего, так никогда и не увидит. Я не мог сказать ему ни да, ни нет. Он сказал, что уже нашел помощь, которая была ему необходима, – Уильям тяжело посмотрел на Арчи, – и что уже заплатил каким-то цыганам и мошенникам, которые на их стороне. Они пообещали ему сделать то, за что он им заплатил.
– И что же это такое? – спросил Арчи зловещим тоном.
– Мы все равно опоздали, Арчи. Королева в опасности, – ответил Уильям.
– Иисус! – Арчи повернулся к Рэбби. – Пойди-ка выясни, сэр регент, что, черт возьми, он сделал!
Рэбби и Катберт оба кивнули и быстро вышли из комнаты. Арчи подошел к Уильяму. Под его ногами захрустели осколки кувшина.
– Ну, а теперь, Рукхоуп, – сказал он, сложив руки на груди, – говори.
Уильям протянул к нему связанные запястья.
– Никаких веревок, пока мы будем разговаривать.
Арчи нахмурился.
– Могу ли я доверять тебе? – спросил он. – Я проклинал себя за то, что доверил тебе свою дочь. – Он помедлил. – И все-таки я дам тебе шанс объясниться. Только из уважения к твоему покойному отцу.
– У нас немного времени, Арчи. Если Масгрейв сказал правду… – Уильям посмотрел мужчине в глаза. – Поверь, все, что ты слышал обо мне, – выдумки. Попробуй поверить, что я – то, что ты на самом деле обо мне думаешь.
– И что я должен о тебе думать? – Арчи прищурился, испытующе глядя на Уильяма.
Уильям помолчал, подбирая слова, но потом просто сказал:
– Я сын своего отца.
Арчи глубоко вздохнул. Он вытащил из ножен, которые всегда носил на поясе, кинжал и подошел к Уильяму, чтобы перерезать веревки. Один взмах острого лезвия – и веревки упали на пол.
– А теперь говори.
Уильям слегка наклонился вперед, оперся локтями о колени и начал свой рассказ.
Тамсин сидела на своей постели в темноте, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Она не стала зажигать свечи. В потухшем камине тускло мерцали черные с красным угольки. Подсвечник стоял на столе, рядом с кроватью, но Тамсин не обратила на него внимания. Она не стала открывать ставни на окнах. Лунный свет постепенно померк, на небо наползли тучи, пошел дождь, в отдалении послышались раскаты грома. Дождь сильнее застучал по крыше и ставням.
Тамсин дала волю душившим ее слезам. Рыдания накатывали на нее, как порывы шторма, утягивая в свою глубину, унося застаревшую боль и сменяя ее новой, еще более мучительной болью. Вспышки эмоции проносились одна за другой, оставляя ее каждый раз все более опустошенной и безучастной.
Наконец Тамсин подняла голову и вытерла лицо о рукав. Она устала от рыданий, у нее кончились силы. Сейчас она сидела тихо и перебирала в памяти все, что случилось с ней за последние две недели.
С их странной женитьбой было покончено. Любовь, подаренная судьбой, покинула их слишком быстро, едва начавшись. Тамсин чувствовала себя разбитой на мелкие кусочки, как тот кувшин, который она разбила у его ног. Ни кувшин, ни ее сердце уже нельзя было собрать и склеить.
