пришлось бы выслушать о местном приюте еще множество «интересного».
Мужчина на другой стороне улицы наблюдал за происходящим. Видел он, и как упал на проезжую часть букет сирени. Двухэтажный омнибус, влекомый четверкой белых лошадей, прокатился по цветам.
Мужчина поморщился и нетвердым шагом направился к Гудзону, словно бы осознавая свою причастность к этому неприятному инциденту.
Маргарита препоручила Элизабет и ее спутника заботам монахини в черном платье и белом головном уборе, встретившей наше трио доброй, сочувственной улыбкой. На ходу повязывая передник, она с тревогой посматривала на молодую женщину.
— На обратном пути заглянете ко мне, расскажете, как ваша женушка! — обратилась парикмахерша к Жюстену перед тем, как уйти. — До свидания, сестра Бландин!
— До свидания, Маргарита!
Следуя рекомендациям монахини, Жюстен усадил Элизабет в кресло, под ноги ей подставил скамеечку. Судя по всему, они оказались в комнате ожидания, хотя и тут имелся застекленный шкаф с множеством флаконов и металлических коробочек.
— Мсье, недомогание вызвано беременностью? — спросила монахиня. — Простите мою нескромность, но это важно. В противном случае можно заподозрить проблемы с сердцем.
— Я ничего не могу утверждать, мадам! Эта дама — моя племянница, и я приехал с ней повидаться.
Жюстен смутился. Он думал о том, что Элизабет, сама того не зная, может носить ребенка Анри Моро — она упоминала о такой возможности.
— Думаю, это нервное. Она испугалась нищего на улице, — сказал он. — До этого момента Элизабет чувствовала себя прекрасно.
— На нее напали? Когда вы были рядом?
— Нет, что вы! Она увидела этого человека и испугалась.
Разговаривая, сестра Бландин, с виду совсем еще молоденькая, смочила Элизабет виски «водой кармелиток»45 [45], помимо прочего применявшейся и для преодоления дурноты.
— В нашем учреждении мы даем приют, кормим и лечим неимущих, тех, кого общество отвергает, — пояснила она. — Возможно, речь о ком-то из наших подопечных.
Некоторые действительно выглядят странно — сказывается тяжелое прошлое, иногда легкие психические отклонения. Те, у кого серьезные проблемы такого рода, содержатся под замком, в специальном отделении приюта.
— Где я? — с изумлением спросила Элизабет, приходя в чувство. — Жюстен, ты тут?
И она порывисто протянула ему руку. Он едва коснулся ее, изображая заботливого дядюшку.
— Ты слишком эмоциональна, милая моя племянница! Не стоило вести тебя во французский квартал.
Элизабет поняла намек, но справиться с волнением не сумела.
— Тот нищий… он подходил ко мне?
— Дорогая, ведь ничего страшного не произошло, — принялась ее уговаривать сестра Бландин.
Подошла другая монахиня, высокая и крепко сбитая, и ее тут же отправили за прохладным лимонадом. Немного успокоившись, Элизабет попыталась ответить как можно ближе к правде:
— Может, это звучит глупо, сестра, но последние пару месяцев я постоянно сталкиваюсь с этим типом, и он ведет себя странно. В первый раз — возле театра Лицеум, потом — на Бродвее и возле прачечной Моро. Мой друг, работник прачечной, уверяет, что это бездомный, совершенно безобидный человек, который подрабатывает в том районе. И вот сегодня мы гуляем у реки, и я снова его вижу! Уверена, это никакая не случайность! Мне стало плохо. Невыразимый панический страх!
— Думаю, ничего странного в том, что вы время от времени его встречаете, нет. И ваши страхи беспочвенны, мадемуазель. Или, может, мадам? — мягко спросила монахиня.
— Я — Элизабет Джонсон, вдова, — прошептала молодая женщина.
— Я вам искренне сочувствую, миссис Джонсон.
Жюстен слушал их молча. То, что Элизабет упомянула об Анри как о друге, а не женихе, его обрадовало.
Вернулась другая монахиня и предложила всем лимонада.
— Сестра Леокадия, пожалуйста, принесите наши регистрационные книги! — попросила молодая монахиня. — Попытаемся разобраться, обоснованны ли опасения миссис Джонсон.
Еще через пять минут Элизабет описывала сестрам Леокадии и Бландин мужчину, который так ее страшил. Монахини кивали, перелистывая страницы регистрационных книг в картонных обложках, которых было три.
— Я поняла! Речь наверняка о бедном Мартене! — воскликнула сестра Бландин. — Он ходит в сером полотняном костюме. На обритой наголо голове — кепка. И этот «пустой» взгляд… Видите ли, нашим трудоспособным постояльцам, чтобы сохранить за собой место в приюте, приходится регулярно вносить небольшую сумму. Отдельная комната стоит семь долларов в неделю, но столько способны заплатить единицы.
— Вы сказали — Мартен? Значит, он француз? — спросил Жюстен.
— Этого мы как раз и не знаем, — вздохнула сестра Леокадия. — Он не говорит ни слова, но не так глуп, как может показаться.
— И могу подтвердить, мэм, — подхватила сестра Бландин, — поскольку именно я отвечаю за ведение регистрационной книги, что Мартен подрабатывал уборкой в театре Лицеум, а после — в прачечной Моро. А сегодня вы с ним столкнулись лишь потому, что он нанялся подрабатывать на складах у реки и проработает там еще десять дней.
Сестра Леокадия закашлялась, со скукой поглядывая на толстые канцелярские книги с описанием всех хворей и скитаний приютских подопечных.
— Сестра Бландин, полагаю, стоит сообщить этим господам, что в прошлом Мартен все же создавал кое-какие проблемы окружающим. Раз уж миссис Джонсон так боится новой встречи с ним.
— Какие проблемы? — спросила Элизабет.
Обе монахини моментально потупились и перешли на шепот. После некоторого замешательства заговорила сестра Леокадия:
— Он подходил к маленьким девочкам на улице. О, ничего дурного Мартен не делал, только пытался увести их с собой. Разумеется, те начинали кричать от страха. Родители обратились в полицию, и Мартена на несколько месяцев заперли в психиатрическую больницу. Лечение было тяжелым. После больницы он попал к нам и больше хлопот никому не доставлял.
— Он приставал к девочкам! — повторил Жюстен. — И после этого вы утверждаете, что этот тип безобиден?
Элизабет резко вскочила. Благодаря прохладному напитку и мятному тонику ей полегчало.
— Спасибо, вы мне очень помогли, — уже совершенно спокойно сказала она. — Но этот квартал я впредь буду обходить стороной. Дело в том, что еще до свадьбы я стала жертвой насильника. И у меня очень развита интуиция. Вашего Мартена следовало бы снова отправить в психбольницу!
— Этот человек — несчастный изгой, мэм, и ему можно только посочувствовать. Как я сочувствую и вам, перенесшей такие мучения, душевные и телесные! — отвечала сестра Бландин. — Но наш долг — помогать тем, кого все другие отвергают, таким, как Мартен.
Жюстен снова принялся благодарить монахинь, в то время как Элизабет уже направлялась в вестибюль. Она чувствовала себя совершенно измученной и хотела одного: вернуться домой, снова ощутить себя в безопасности в кругу семьи.
— Подзови такси, Жюстен! У меня совершенно нет сил. А ведь нам было так хорошо! Ты не забудешь, скажи? Сирень, мощеный дворик, ты и я… И это райское блаженство, которое мы испытали
