Легко было держать воспоминания при себе. Вопросы ей задавали редко, а если и задавали, то она отвечала, что никакой родни у нее нет и она сама зарабатывает на жизнь. Эти слова, а также тон, которым они произносились, отбивали охоту расспрашивать дальше.
Но Вэл имеет право знать все. К тому же ей было приятно думать о том, как он будет счастлив узнать, что она наполовину новоорлеанка, да еще и из рода «девушки с гробиком». История наследства будет ему подарком от нее.
Есть у нее и другие подарки для него. Почти всю прибыль, полученную ею от магазина, она хранила в банке. До окончания сезона эта сумма заметно увеличится. Тогда она сможет подарить ему что-нибудь особенное, замечательное, достойное его. Или, что еще лучше, попросит Альберта выступить в роли опекуна и передать Вэлу эти деньги в качестве ее приданого.
Она нисколько не сомневалась, что они поженятся. Вэл же поцеловал ее. А для Мэри это было равносильно клятве.
Она завела небольшой календарик и перед сном вычеркивала дни, оставшиеся до конца февраля, когда он вернется к ней. Она оберегала свое счастье, словно драгоценный клад.
Как-то вечером, за кофе, баронесса упрекнула ее в невнимательности.
Мэри вздрогнула от неожиданности, но тут же признала свою вину:
– Извините. Я задумалась о том, что будет, когда придет весна. Ведь я первый год в Новом Орлеане и не знаю, чего ожидать. Мне кажется, здесь всегда тепло. Зимы нет. Значит ли это, что и весны тоже не будет?
– Вот глупышка! Конечно же, будет. Но о чем тут думать? Когда весна придет, тогда и придет.
Мэри призналась, что влюблена, а любовь для нее неразрывно связана с весной.
Меньше всего Мэри ожидала, что Микаэла рассмеется. Баронесса смеялась так долго, что Мэри успела обидеться. Наконец Микаэла смолкла.
– Прости меня, – сказала она. – Я забыла, что ты совсем молоденькая. Послушай меня, Мэри Макалистер. Ты же разумная девушка. И характер у тебя есть. Ты можешь многого добиться в жизни. А любовь – она только помешает тебе. Впрочем, один раз этим придется переболеть – так, вроде прививки. Но постарайся не натворить глупостей. Я несколько раз испробовала любовь на себе и нашла, что ее сильно переоценивают.
Я скажу тебе, что в жизни действительно интересно: власть. Нет ничего интереснее ее. Добиваться власти. Пользоваться ею. Знать, что она у тебя есть. Заставлять людей поступать так, как хочешь ты. Карать врагов. Видеть страх в глазах людей. Это настолько увлекательно, что с этим не сравнится никакой мужчина.
Мэри впервые слышала, чтобы баронесса говорила с такой неподдельной страстью. Даже в самые критические минуты баронесса не теряла самообладания. Она умела тщательно дозировать собственную ярость, добиваясь таким образом наибольшего эффекта. Но теперь ее ледяной стержень словно растаял. Глаза ее сверкали, голос казался хриплым от бушующих чувств. Смотреть на нее было почти страшно. Впечатление оказалось настолько сильным, что надолго осталось в памяти.
Февраль принес дожди, а с ними и весну. Казалось, воздух за одну ночь пропитался стойкими ароматами жасмина и цветущих апельсинов, а розы грудами свисали со стен, защищающих дворики от посторонних взглядов.
Терпение Мэри испарялось, как капли коротких теплых дождей. Она скучала по Вэлу, жаждала его возвращения, ненавидела его лошадей и всех до единого жителей Чарлстона – ведь он был с ними, а не с ней. Она плохо спала и просыпалась в полудреме от того, что руки ее гладили груди, тело и влажное, пульсирующее пространство между ног.
Праздничные приемы тянулись беспрерывной чередой, увеселениям не было конца. По пути на работу Мэри нередко шла по тротуару бок о бок с маскарадными королями и королевами Франции или римскими сенаторами, возвращавшимися домой после танцев, затянувшихся до утра. Кружочки конфетти плавали в наполненных дождевой водой канавах, цветными точечками прилипая к размокшим карточкам для танцев и театральным программкам, выброшенным за ненадобностью и оказавшимся в лужах, растекшихся на перекрестках. От слякоти подолы юбок и башмаки становились тяжелыми; грязь уродовала белые локоны, свалившиеся с маскарадных париков, и маски, выброшенные после ночи веселья.
Баронесса де Понтальба не обращала ни малейшего внимания на дождь, слякоть, прелести весны и светские увеселения. Она руководила рабочими, заканчивающими второй квартал зданий с ее монограммами, то увещевая, то угрожая, а то и крича на них. И на садовников, прокладывавших дорожки и разбивавших клумбы в саду на площади Джексона. И на бригады рабов, которых она наняла для постоянной уборки мусора с площади – легкомысленного разноцветного мусора, заполонившего весь французский квартал. К приезду Дженни Линд все должно быть идеально.
Плакаты на уличных тумбах возвещали о грядущих концертах, ярко выделяясь на фоне извещений о кончинах и похоронах. Репортеры городских газет дежурили на валу возле рынка на случай, если судно с певицей прибудет раньше времени. Номера отеля «Сен-Луи» заполнились меломанами со всей Миссисипи, а билеты на первые концерты были проданы с аукциона в ротонде, причем цена доходила до двухсот сорока долларов. Апартаменты для знаменитости были готовы – четыре гостиные, десять спален и серебряная дверная табличка с надписью «Дженни Линд».
В пятницу седьмого февраля, как и было обещано, пароход под названием «Сокол» подошел к причалу, расположенному напротив площади Джексона. На причале и на валу собрались тысячные толпы. Люди кричали «ура!» и размахивали флажками. На палубе парохода миниатюрная женщина в темном платье и чепце подняла руку, приветствуя собравшихся. Стоящий рядом с ней экспансивный мужчина торжествующе взмахнул обеими руками. Его звали Финеас Тейлор Барнум; в свои сорок лет он уже был величайшим импрессарио в мире.
Мэри не было в толпе, собравшейся на причале и на валу. У нее было слишком много дел. Но она вышла вместе с Ханной и Альбертом на запруженную народом площадь Джексона и аплодировала вместе со всеми, когда на балконе своих апартаментов появилась Дженни Линд в сопровождении баронессы Понтальба. Приветственный клич не смолкал, пока Дженни не вышла снова. И еще, и еще – более тридцати раз.
Микаэла вышла на балкон только раз. Этого было достаточно. Она достигла своей цели. Каждый житель Нового Орлеана хорошо запомнит дома Понтальба, прежде чем Шведская Канарейка улетит.
Через Микаэлу Мэри раздобыла два билета на шестой концерт Дженни Линд. В первый же вечер после приезда певицы она, закрыв магазин, села в вагончик конки и отправилась до самого кольца, в Кэрролтон, захватив билеты. Один из них предназначался Луизе Фернклифф, урожденной Кэтрин Келли.
