— Они стали немного гуще, но, если постараться, все равно можно увидеть ту девочку. Она где-то здесь.
Катриона долго рассматривала его лицо ищущим взглядом — как смотрел Томас несколькими минутами ранее. Как будто он был одной из руин древнего могольского дворца, который они когда-то посетили вместе, и лишь едва различимые очертания стен позволяли узнать это место.
— Неужели меня так трудно найти?
— Нет, — ответил Томас. — Нет. Я вижу тебя ясно. Всю тебя. До последнего прекрасного дюйма.
Она повернула голову, чтобы потереться щекой о его ладонь, как дикое животное, которое он приручил.
— Ты всегда был такой добрый.
— Снова это слово — «добрый». — Не о доброте нужно думать Катрионе, когда она на него смотрит! «Добрый» не то качество, что заставило бы воспитанных молодых леди задрать юбки и плевать на приличия. Добротой ему не завоевать Катриону. — Я бы предпочел другое определение, — например, «пылкий и настойчивый». Больше, чем любовник. Выходи за меня, Катриона Роуэн! Умоляю. — Он не дал ей ответить. — Я добьюсь своего. Буду преследовать тебя, пока не скажешь «да».
— Томас…
— Еще раз.
— Томас. Томас. Томас! — Она улыбнулась ему сквозь слезы. — Да. О святая Маргарита, да! Думаю, я выйду за тебя.
Вот так легко. Как будто не было ничего проще в мире — она не заставила его ждать годы и годы. Томасу казалось, что радость, или по крайней мере облегчение, будет греметь в нем точно колокол. Но теплое, почти умилительное ощущение, что разливалось в его душе, было куда тише, не лишенное, однако, своей пылкости. Здесь была и благодарность, и любовь, и вожделение. Да, видит Бог, — вожделение! Он никогда не насытится ею. Томас прижал ее к груди, обвил руками, и она скользнула к нему на колени — теперь он мог целовать ее снова и снова.
— Скажи еще раз.
— Томас. — Катриона радостно улыбнулась — она уже улыбалась ему так, лежа на мягких подушках, вновь и вновь повторяя его имя, а он тонул в мягкой податливости ее тела.
Он улыбнулся ей в ответ. Его лицо расцветало от счастья.
— Я имел в виду «да».
— Да, Томас.
Он поцеловал нежный уголок ее рта.
— Сегодня. Как можно скорее.
— Разве такое возможно?
— Не забывай, я же принц. Сын графа Сандерсона. Для меня нет ничего невозможного.
— Томас. — Это был то ли кроткий укор, то ли осторожная радость. Отнюдь не кротости ждал он от нее.
— Я достану особое разрешение. Отец или Джеймс смогут это устроить. На то и нужны влиятельные родственники.
— Конечно, — рассмеялся Джеймс.
— Вы и вправду это можете?
— Да. — Томас знал наверняка. То есть не сомневался ни минуты. — И им лучше поспешить, потому что я согласен расстаться с тобой только на одну ночь. С того дня как я ступил на землю Англии, я думал только о тебе. И ждал. Больше ждать не хочу. Не могу отказать себе в удовольствии и чести идти с тобой рука об руку уже завтра утром.
Катриона кивнула, а затем покачала головой. Ее лицо вдруг скривилось, серьезные серые глаза зажмурились. И он понял, что она все еще плачет — с улыбкой на лице.
За все время, пока они были вместе, пока были друзьями в Индии, он ни разу не видел, чтобы она плакала вот так.
— Ты не можешь плакать! Не сейчас, когда мы так счастливы.
— Конечно, могу. Я и плачу потому, что счастлива. Счастлива как раз настолько, чтобы расплакаться.
Они поженились в церкви Святой Марии и Святого Варфоломея, в приходе Уимбурн-Мэнор, перед лицом Господа и друг друга.
Просто он и она.
Ну, разумеется, еще и приходской священник. И лорд и леди Джеффри. И дети. И слуги из Уимбурна, которые полагали своим священным правом прийти и поплакать от радости за свою мисс Кейтс.
Зато Катриона не плакала. Со слезами было покончено. Хватит с нее тоски и разочарования! Она выходила замуж за достопочтенного Томаса Джеллико. Она стала другой женщиной.
Катриона хотела, чтобы венчание прошло как можно тише, скромнее. Но скромнее не вышло. Оказалось, что ее слишком сильно любили.
Виконтесса настояла, чтобы подарить Катрионе чудесное дорожное платье из шелка цвета морской волны с бесконечным рядом пуговиц — Томасу наверняка понравится. А еще длинную кружевную ленту, чтобы украсить новую летнюю шляпку, которую в складчину купили ей экономка и горничные.
Джемма и Пиппа, тайно посовещавшись с садовником, преподнесли Катрионе душистый букет, с которым она отправилась в церковь.
— Здесь плющ, и он означает «стойкость», потому что вы много вынесли, мисс Кейтс, — сказала Пиппа, блестя глазами.
— Мисс Роуэн, — поправила сестру Джемма. Последнее слово, как всегда. — А еще ландыш, «возвращение счастья». И разумеется, первоцвет — «вечная любовь».
— Скоро она будет нашей тетей Катрионой, — возразила Пиппа. — Тетя Катриона — так мне нравится гораздо больше.
— И мне тоже, — ответила Катриона. И, несмотря на свой торжественный зарок, она почувствовала, как набухают слезами глаза. Она очень хотела иметь семью — всегда мечтала об этом, — но не думала, что желание ее сердца осуществится так быстро. Но оно сбылось. Еще несколько минут, и она станет частью семьи Джеллико. Узы любви и преданности, над которыми она столь тяжко трудилась, станут неразрывными.
Виконт и виконтесса настояли, что будут исполнять роль ее родных. Виконт сам повел Катриону к алтарю. Сдвинув брови, сверлил брата суровым взглядом не хуже любого папаши.
И ее ждал Томас — высокий, смуглый и прекрасный, каким и положено быть сказочному принцу.
Катриона знала — проживи она еще сто лет, все равно не забыть ей этого момента, этого ощущения неописуемого счастья. Когда она состарится и поседеет, можно будет вспоминать и его слова, и его взгляд, и улыбку — и все остальное, что пролетело как сон.
А потом они вместе пошли по длинному проходу, а вокруг кричали, хлопали в ладоши и вздыхали все обитатели Уимбурна. Прочь из церкви, на яркий солнечный свет, под безоблачное голубое небо английского летнего дня.
— Ты готова? — спросил принц Катриону.
— О, я искренне надеюсь, что да, — ответила она. — Но я уже твоя жена, так что ты просто должен взять меня как есть — готова я или нет.
— Моя дорогая миссис Джеллико! Готова ты или нет, но большего мне и желать нечего.
Мэмсахиб — госпожа, обращение только к белым женщинам на Востоке и в Африке.
Савар — верховой, конный.
