Он видел, какое беззаветное обожание может породить мученическая смерть.
Я взглянула в его горящие глаза.
— Я сожалею только об одном, — проговорил Колиньи, обращая взгляд на Карла, — что моя рана помешает мне служить вашему величеству в это опасное время.
Протянув руку, он крепко ухватился за руку Карла. Охваченная ужасом, я смотрела, как мой сын наклонился к Колиньи, и тот зашептал, при этом сунув что-то в ладонь Карла.
Затем он без сил рухнул на подушки, и лицо его стало пепельно-бледным.
— Это та самая пуля. — Карл повернулся ко мне и показал раскрытую ладонь.
Я мельком глянула на искромсанный комочек.
— Адмиралу нужно отдохнуть, — сказала я и, чувствуя на себе пристальный взгляд Колиньи, взяла Карла за руку и решительно повела к двери.
Охранники тотчас окружили нас. Уже в карете, когда мы сидели друг против друга, покачиваясь на неровностях мостовой, я спросила:
— Что он тебе сказал?
Глаза Карла наполнились слезами.
— Ничего, — пробормотал он.
Едва мы доехали до Лувра, Карл проскочил мимо Бираго и почти бегом бросился во дворец. Мы с Бираго переглянулись.
— Ступай со мной, — сказала я ему.
В олеандровом гроте нежные кусты, привезенные из Флоренции, росли в вазонах с родной землей, дожидаясь пересадки. Щедро усыпанные бело-розовыми цветами, они источали сильнейший аромат, столь же чарующий, сколь смертельна могла оказаться вытяжка из этих цветов. На огороженных клумбах цвели розмарин и майоран; тут и там украшали грот эмалевые саламандры, лягушки, змеи и ухмыляющиеся сатиры.
К нам приближались двое мужчин. Один двигался с грацией, которую я тотчас узнала; второй был выше и гораздо шире в плечах. Когда он откинул капюшон, у меня перехватило дыхание. Золотоволосый, с чеканными чертами лица и темно-голубыми глазами, он обладал красотой молодого льва.
Генрих рядом с ним походил скорее на черную пантеру; его шею, не скрытую воротником, обвивала нить рубинов, волосы свободно рассыпались по плечам, а на подбородке темнела пробивающаяся эспаньолка.
— Вам грозит смертельная опасность, — сказала я Гизу. — Напрасно вы ослушались меня.
Взгляды наши встретились.
— Я знаю. — Голос у Гиза оказался хрипловатый, низкий, словно созданный для любовных перешептываний в спальне. — Уже сейчас еретики окружают мой особняк. Они размахивают ножами и дубинками и громко кричат, требуя моей головы. Мне повезло, что со мной был его высочество, иначе они набросились бы на меня, словно саранча. — Полные губы его раздвинулись в пренебрежительной усмешке. — Надеюсь, что здесь, в кустах, не прячутся сейчас никакие еретики.
Генрих рассмеялся, но я резко одернула обоих:
— Это не повод для шуток! Если мы промедлим, то можем дождаться новой войны, только на сей раз гугеноты сожгут Париж. — Я сделала знак Бираго. — Расскажи им.
Бираго в своем бархатном одеянии, с редкими прядями волос на лысой, покрытой коричневыми пятнами макушке походил на скрюченное от старости дерево, однако заговорил он властно и с достоинством:
— В Париже сейчас свыше шести тысяч гугенотов; многие приехали на свадьбу, но до сих пор не отбыли. Если они решат добиться возмездия за покушение на Колиньи, то пойдут куда дальше, нежели размахивать у ваших ворот ножами и дубинками. Они способны взять штурмом Лувр.
— Тогда, — помолчав, сказал Гиз, — позвольте мне исправить дело.
— Я дала вам время и место, а вы все испортили. — Я в упор поглядела на него. — Отчего вы считаете, будто я доверю вам хоть что-нибудь? Вам бы теперь благополучно добраться до своего поместья в Жуанвиле.
— Я и не ожидаю от вас доверия, — ответил Гиз с поразительным хладнокровием, — однако уверяю, что на сей раз не подведу. В отличие от Лазаря, даже Колиньи не сумеет восстать из могилы.
— Матушка, я пойду с ним! — Генрих шагнул ко мне. — Мы перебьем всех, кто будет в доме.
«Такова жизнь, малышка, — вдруг зазвучал в моей памяти голос покойного свекра. — Порой приходится первым нанести удар…»
Я прижала ладонь к груди, обратившись лицом к Сене, гнилостный запах которой примешивался к сладостным ароматам моего сада. Я более не могла отрицать очевидное. Если Колиньи выздоровеет, он станет воевать со мной до самой смерти. Либо его жизнь, либо моя.
Я повернулась к собеседникам. Они переместились в тень: Гиз, похожий на статую из слоновой кости, Генрих — гибкий, почти сливающийся с темнотой, и Бираго — зыбкое отражение моей собственной души.
— Всех? — прошептала я.
Перед моим мысленным взором промелькнули лица тех, кого я видела в доме. У них есть жены, дети. Смогу ли я жить, зная, что их гибель на моей совести?
— Всех. — Гиз начал бесстрастно перечислять имена. — Телиньи, зять Колиньи, его капитан Обинье, дворяне Рошфуко, Суисси и Арманьяк; все они сейчас находятся в доме и должны умереть. Дело гугенотов никогда не оправится от такого удара. — Он помолчал, мельком глянув на Генриха, который сделал примирительный жест. Гиз опять обратился ко мне. — Генрих Наваррский у вас. Предлагаю держать его под стражей, пока все не закончится. Само собой разумеется, он никогда уже не сможет вернуться в свое королевство.
Я заколебалась, глядя по очереди на каждого из них. Стук сердца отдавался гулом в ушах. Я думала о том, чего они требуют от меня, о том, чему я дам ход, если соглашусь… А затем, в тот самый миг, когда сомнения уже начали одолевать меня, я припомнила слова Колиньи: «Мы станем сражаться за Наварру и гугенотскую Францию…»
Или он, или я. Так было всегда.
Я вдруг осознала, что согласно кивнула.
— Завтра ночью, — тихо проговорила я. — Вы сможете сделать это завтра ночью.
Гиз поклонился. Генрих, подмигнув мне, натянул на голову капюшон.
— Какой завтра день? — спросила я, глядя, как эти двое растворяются в густеющей темноте.
— Двадцать третье, воскресенье, — ответил Бираго. — Канун Дня святого Варфоломея, покровителя лекарей.
Назавтра, в очередной нестерпимо палящий полдень, мне сообщили, что Генрих Наваррский вернулся после утреннего посещения Колиньи и отправился в свои покои, где к нему присоединился мой сын Эркюль. Я отправила к ним придворных шлюх: вино и плотские утехи отвлекут их внимание от того, что к дверям покоев приставили стражу. Генрих, вернувшись с вечерней прогулки, сообщил, что в городе пока тихо, хотя гугеноты по-прежнему толпятся в проулках вокруг дома Колиньи. Я отправилась повидаться с Карлом.
Он слушал меня, сидя на кровати в обществе своего пса и перебрасывая с ладони на ладонь искореженную пулю.
