А как насчет ее самой? Ребенок заполнит ее жизнь целиком. Какое счастье, что она уже отказала Боддингтону и теперь не должна проходить через тягостное объяснение. А Сэм? Ему она не отказывала. Если он захочет стать ей любящим мужем, что ж, милости просим! А если не захочет, так тому и быть. И в том, и в другом случае от нее это уже не зависит.
Возможно, им не стоит терять друг друга из виду, есть смысл оставаться любовниками. Он будет приезжать в гости, будет, изголодавшись по ней, преследовать ее по всему дому, будет качать ребенка на коленях и подбрасывать к потолку. И уезжать, потому что они так и не смогут разрешить свои разногласия. Так или иначе у нее будет чем жить. Она не нуждается в деньгах – сегодня это выяснилось окончательно. По мере того, как живот станет все более заметен, люди начнут ее сторониться. Но не все. Ведь если верно, что друзья познаются в беде, это самый подходящий момент узнать, кто в самом деле ей друг, а кто нет.
Нельзя сказать, чтобы Лидия не чувствовала трепета, в том числе и за судьбу ребенка. Носить клеймо незаконнорожденного – тяжкий удел. Она поклялась, что отдаст ему всю любовь, на какую только будет способна, что сумеет взрастить в нем чувство собственного достоинства и умение не склоняться перед людским предубеждением. Лидия и сама намеревалась жить по этому правилу. У нее и в мыслях не было прятаться по темным углам, она собиралась нести свою беременность гордо, как независимое государство несет свой флаг. Никто не заставит ее устыдиться ни того, что она отдалась любимому мужчине, ни того, что носит под сердцем его ребенка.
Проходя через розарий к дорожке на стрельбище, Лидия улыбалась. Она ощущала в себе великую силу и способность буквально на все. Ей казалось, что вокруг веет животворный ветер с пустошей. Он прилетел, чтобы остаться с ней навсегда.
Она вышла на стрельбище энергичным шагом здоровой и счастливой женщины. О да, она была способна на счастье – и важно было даже не то, что она умела это счастье ощутить, а то, что готова была за него бороться.
Добродетель человека нередко обусловлена слабостью его желаний.
Оскар Уайльд. «Хамелеон»
Вернувшись домой уже в сумерках, Лидия наткнулась в холле на весьма необычную сцену: Клив стоял, положив одну руку на стену, а другую на перила лестницы, не давая Роуз ускользнуть из угла, куда он ее загнал.
– Что это значит? – полюбопытствовала Лидия.
Ее брат сильно вздрогнул, но рук не убрал.
– А, это ты, – сказал он с облегчением, бросив взгляд через плечо. – Понимаешь, мне надоело быть в стороне от событий, а Роуз, как всегда, в курсе.
– Я не сказала ни слова, – мрачно сообщила горничная. Это была хоть и короткая, но фраза. Все последние дни
Лидия слышала от нее только «да, мисс» и «нет, мисс».
– Спасибо! – прочувствованно сказала Лидия. – Отпусти ее, Клив.
Тот послушно отступил. Горничная стремглав юркнула на «черную» лестницу, словно он мог в любую минуту за ней погнаться. Глядя ей вслед, Лидия с беспощадной ясностью поняла, что выбрала для признаний не того человека. Роуз была ни в чем не виновата, она просто не могла принять того, что считала грехопадением. Но ведь не все люди таковы!
– Клив, – сказала она брату, – я беременна от Сэма Коди. Он и глазом не моргнул.
– Что беременна, для меня новость, но вот что от мистера Коди – догадаться нетрудно. Мои поздравления, сестричка!
– А поздравлять не с чем. Я за него не выйду.
– Вот как? – задумчиво произнес брат. – Это будет нелегко, но ничего – ты справишься. – Немного поразмыслив, он предложил «гениальное» решение проблемы: – Оставайся здесь и живи как ни в чем не бывало. Все равно когда-нибудь я унаследую этот замок. Я положу тебе отличное содержание, какое захочешь.
– Спасибо, но это ни к чему. Лондонский дом записан на мое имя, там я и буду жить. Мне всегда нравилась городская суета.
Лидия подумала, что все ее домашние, за исключением главы семьи, предпочитают столицу провинции.
– Как скажешь, но я стану тебя навещать и выводить ребенка на прогулку.
– Знаешь, ты кто? – с нежностью спросила Лидия. – Парень что надо!
Клив молча заключил ее в объятия. Несколько минут они стояли, греясь в лучах взаимной привязанности. Лидия была совершенно счастлива по одной лишь причине, что кто-то все о ней знал и тем не менее принимал ее такой, какая она есть. Наконец Клив звучно хлопнул ее по спине, отстранил и пытливо вгляделся в глаза.
– А теперь выкладывай, что на все это сказали они. – Кто?
– Родители, кто же еще?
– Это все потрясло их до глубины души. Жаль, что так вышло. Они заслуживают лучшего.
– Возможно, возможно… – рассеянно произнес Клив. – А все мать! Старушка не признает отклонений от нормы. Страшно жаль, но может статься, что любимый сын тоже разобьет ее сердце. Конечно, только в том случае, если правда выплывет наружу. – Он вздохнул и развел руками. – Увы, когда человек влюблен, он непременно совершает промах и выдает себя, так уж устроен мир.
– Ты влюблен? – изумилась Лидия. – Рассказывай! Для начала я хочу знать имя.
– Барнаби.
– То есть как? Это же мужское имя!
– Вот почему так важно держать все в секрете, – смущенно сказал Клив.
Бог знает почему, Лидия засмеялась. Она зажала рот рукой, но веселый смех так и рвался наружу. Через полминуты брат и сестра уже хохотали, обливаясь слезами и склоняясь друг другу на плечо.
Они друг друга стоили. Они были удачливее многих. Взять, к примеру, ее, Лидию. Здоровая, крепкая, способная иметь детей и к тому же не без средств к существованию. Перед ней сто дорог, а за спиной семья, пока еще глубоко потрясенная поворотом событий, но семья, которая не оставит, не бросит на произвол судьбы.
– Удача на нашей стороне, – сказала Лидия Кливу, отсмеявшись.
– Разумеется, – согласился он и чмокнул ее в макушку.
Накануне турнира Лидия спускалась в холл, где брат ждал ее, чтобы проводить на место сбора. Отец как раз возвращался в кабинет с утренними газетами. Он что-то читал на ходу, безразличный к окружающему. Когда они поравнялись, Лидия увидела, что это письмо чудовищных размеров – страниц десять, не меньше. У отца был такой вид, что она сочла нужным его окликнуть.
– Что-нибудь случилось?
– О! – Виконт остановился и бросил вокруг недоуменный взгляд, как человек, полностью позабывший об окружающем его мире.
Потом снова вгляделся в мелко исписанный лист, сильно сдвинув брови. Казалось, он не может разобрать почерк.
– От кого это?
– Это? – Он в изумлении покачал головой. – От твоей матери.
