Мари Феррарелла
Мужская душа
— Должно быть, ты устала, — сказал Кэрсон О'Нил.
Чуть обернувшись, его невестка улыбнулась в ответ. Кэрсон увидел, что ямочки на ее щеках стали глубже. Обычно эти ямочки не привлекали его внимания. Погруженный, в свою работу, Кэрсон в последнее время вообще замечал очень мало.
Но после смерти брата у него появился почти неосознанный интерес к великому множеству вещей, которые касались Лори О'Нил.
В отличие от брата, Кэрсон по своей натуре был ответственным человеком. И это вовсе не означало, что ему нравилось делать все то, что приходилось. Но он считал эти дела своей обязанностью. Так, после смерти отца он заботился о матери. И всегда опекал младшего брата. Или пытался опекать.
Также он упорно трудился здесь, в качестве директора Детского центра Святой Августины, принимавшего столь многих детей и имевшего от этого столь малую прибыль, но все еще собиравшего деньги и остававшегося на плаву благодаря нечеловеческим усилиям Кэрсона.
Кэрсон поймал баскетбольный мяч и перекинул его мальчишке, едва достававшему ему до груди. Парнишка усмехнулся и убежал прочь с пойманной добычей. Как обычно, это была игра на выбывание.
У Кэрсона не было недостатка в работе. Когда умер отец, мать оказалась не в состоянии заниматься делами, и в свои пятнадцать лет, Кэрсон стал главой семьи.
Это было не так уж легко. Курт рос шалопаем, хотя и необыкновенно очаровательным. Кэрсон любил брата и пытался сделать все, чтобы поставить его на ноги. Он стремился быть рядом с ним, оказывать ему поддержку и материальную помощь всякий раз, когда представлялся случай. А случай представлялся, как показывало время, не так уж редко.
Однако, несмотря на все усилия брата направить его по верному пути, Курт без конца рисковал жизнью в погоне за скоростью.
«Смерть на мотоцикле» — эту заметку Кэрсон прочел на последних страницах газет, публикующих новости местного значения.
Курт погиб через год после смерти матери, и Кэрсон мог бы сложить с себя обязанности патриарха, заботившегося о семье, но этого не произошло. Была Лори, о которой, приходилось думать. И почему-то казалось вполне естественным, что Кэрсон должен взять беременную жену Курта, под свое крыло.
Правда, надо отметить, что Лори его об этом не просила.
Она была независимой, энергичной женщиной, и как раз это ему в ней нравилось. Но она была беременна и после неожиданной смерти мужа осталась с горой неоплаченных долгов.
Старая пословица «Беда одна не ходит» оказалась верной и в ее случае. Меньше чем через месяц после смерти Курта компания, где Лори работала художником, обанкротилась, и она осталась без заработка. Тогда Кэрсон изыскал возможность помочь ей.
Ведь он в свое время столкнулся с похожими проблемами и тоже был тогда одинок.
Когда он объявил своей бывшей жене Жаклин, что покидает юридическую компанию, чтобы возглавить Детский центр Святой Августины, она назвала его сердобольным олухом. Но он-то знал, что работа юриста оставляет его равнодушным и не приносит удовлетворения. Да и доход был не велик. Жена протестовала, пыталась удержать от рискованного шага. Но не так-то легко было переубедить его. Он хотел добиться успеха. И заработать деньги. Но там, где считал нужным.
Это не обрадовало жену. Она кричала на него, называла его полным дураком. И не только. Он даже не мог себе представить, что она знает такие слова, пока Жаклин не набросилась на него с площадной бранью.
И все-таки последнее изречение его сильно потрясло. Сердобольный олух! Как же мало — за пять-то лет их совместной жизни — она его знала. Кэрсон был прагматиком, а не жалостливым романтиком и уж никак не сердобольным олухом. Он взял под свое управление Центр, потому что хотел этого — по очень разным причинам.
Его сердце не истекало кровью — он просто не чувствовал ничего. Словно окаменел. Даже после того, как Жаклин ушла, забрав с собой их двухлетнюю дочку, его сердце продолжало работать. Так же, как и он сам.
Так было и с Лори, думал он, глядя на нее сейчас. Он проводил ее в свой кабинет через узкую прихожую и зал. Девочки, за которыми Лори присматривала, минуту смотрели им вслед и разошлись в разные стороны.
Он закрыл дверь, затем придвинул стул к своему рабочему столу.
Обычно Лори казалась ему неутомимой, вне зависимости от того, какие у нее возникали проблемы. Единственный раз, когда она была не такой, как всегда, это на похоронах Курта.
Но даже тогда она больше была занята его самочувствием. Не потому, конечно, что он ее об этом просил. Кэрсон был самодостаточным человеком, и он давно создал свою крепость. Он всегда был таким и всегда таким останется. Кэрсон таков, какой есть. Одиночка, по сути. Кэрсон знал, что не сможет быть никем другим. И не стремился переделать себя.
— Что ты хочешь сказать? — наконец выдавила с трудом Лори.
Она пыталась понять по выражению лица своего деверя, о чем он думает, и не могла. Ничего нового на этом лице она не прочитала. Кэрсон всегда казался ей замкнутым. В противоположность Курту. Лори обычно знала, о чем тот думает, посмотрев в его глаза.
— Я же вижу, — сказал ей Кэрсон. — Ты сегодня выглядишь очень усталой, — добавил он.
Лори покачала головой. Она гордилась своей способностью заниматься делами, и даже не очень важно какими, при любых обстоятельствах. Однако в последние дни она сильно поправилась и почувствовала вес своего живота.
— Нет, я не устала. Просто немного подавлена той энергией, которая идет оттуда. — Она кивнула в сторону помещений Детского центра. Сейчас основная масса детей находилась в зале; именно там они играли, давая выход своей агрессии и напряжению.
Со вздохом Лори медленно опустила себя на кресло, стараясь не думать о мучительной боли, которую испытала минуту назад, вставая. Хорошо бы и вовсе не вставать часок-другой.
Может быть, она и устала. Но Лори не хотела бы, чтобы это замечали другие.
За дверью слышались голоса детей. Они были заняты игрой — необходимым для них занятием. И эта была заслуга Кэрсона, что эти подростки оказались здесь, а не болтались на улице без надзора.
Она посмотрела на своего деверя с восхищением. Лори знала, что все эти дети, точнее, каждый из них мог быть похожим и на Курта, и на Кэрсона в их детстве. Ее муж рассказывал ей об их детских годах, упоминая детали, от которых у нее щемило сердце. Жизнь мальчишек была непростой.
Оба брата были завсегдатаями убогих улиц, жили по их законам, как и все эти дети, посещающие Центр Святой Августины. Курт так никогда и не расстался с душой дикаря-мальчишки. Хотя старший брат сделал все, чтобы он стал другим. Мальчишество и сгубило его.
