— Здравствуйте. Не могу поздороваться за руку, они у меня в фарше!
— Привет, Джек, — поздоровалась Кенни, не понимая, кем этот мальчик может приходиться супругам.
— Это мой сын Джек, — небрежно заметил Броуди. — Сегодня его очередь готовить обед. Сынок, здесь хватит еще для двоих гостей… если делать их поменьше?
— Конечно, папа!
— Хейли… — Броуди указал рукой на шкаф за своей спиной, — сделай одолжение любимому дядюшке, дотянись до овсяных хлопьев, дай горсточку. Спасибо.
Хейли одарила Кенни мимолетной улыбкой. Веселой, но по-прежнему… натянутой.
— Вы останетесь? На обед ничего особенного, а на десерт мороженое и вафли.
Кенни почувствовала, как мысли ее перепутались, словно в калейдоскопе, а в голове воцарился полнейший беспорядок. Она ничего не понимала. Она уставилась на Хейли, которая уже достала пакет с хлопьями. И на Джека, который положил гамбургеры обратно в миску, и…
— Вернись на землю. — Броуди провел рукой у нее перед глазами. — Ты выглядишь как-то странно. В чем дело?
— Прости. — Щеки у нее стали пунцовыми. — Я думала…
О Господи, какая же она дура! Ее выводы оказались полностью ошибочными! Кендра смущенно пожала плечами.
— Нет, ничего…
Броуди настаивал:
— Думала что?
Она решила честно признаться и, состроив гримасу, сказала:
— Когда Санди сказал, что позвонила Хейли, я решила, что это твоя жена.
— Вот это да! — Броуди захохотал. — Моя жена? Черт возьми, нет, хотя, должен признать, она держит меня в ежовых рукавицах…
— Но не может же она быть твоей дочерью! — вырвалось у Кендры, и она поняла, насколько двусмысленно прозвучали ее слова.
Джек согнулся от смеха.
— Хейли, — сказал Броуди, — поставь на стол еще два прибора, а я пока отведу миссис Уэстмор в гостиную и дам ей что-нибудь выпить. Полагаю, после того шока, какой она испытала, ей это не повредит! Кажется, мне надо кое-что ей объяснить.
Кенни помотала головой.
— Спасибо, что пригласил нас остаться, Броуди, но…
Он схватил ее за запястье и потащил к двери.
У нее было такое чувство, что, если она станет сопротивляться, он подхватит ее на руки и понесет.
Кроме того, ей хотелось услышать его объяснение! Создавшаяся ситуация интриговала ее.
Он провел ее по стертому бледному дубовому паркету холла. Кендра переступала через теннисные ракетки, хоккейные клюшки, беговые дорожки, ранцы и, наконец, через огромного черного лабрадора. Тот спал и громко храпел на коврике в открытых дверях комнаты, которая, по-видимому, была гостиной.
— Фетч, — пояснил Броуди.
— Что? — Кенни, ничего не понимая, огляделась. Броуди широко улыбнулся.
— Пес! Это его имя.
— А… — Она засмеялась, и он замолчал, продолжая сжимать пальцами ее запястье — у нее было такое чувство, будто на ней надет удобный браслет.
— Тебе надо чаще это делать, — тихо произнес он.
— Что?
— Смеяться.
Его пальцы еще крепче сжали ее запястье. Подушечка большого пальца нажала на пульс — контакт был невероятно чувственным.
У Кенни возникло странное ощущение, будто все, что их окружает, исчезло, будто весь мир исчез. Дразнящее тепло глаз Броуди обволакивало ее как теплое одеяло в холодный вечер. Ей хотелось прижаться к нему, обнять его.
Она задрожала.
Он моргнул. И чары развеялись.
— Ты обещал дать мне выпить! — излишне оживленно произнесла она, высвобождая руку.
Он легонько подтолкнул ее вперед.
— Что будешь пить? Пиво, херес, вино? У меня есть очень вкусный сухой рислинг.
— Рислинг, пожалуйста.
Броуди подошел к бару, расположенному в нише, и, пока он разливал вино, Кендра воспользовалась случаем и оглядела гостиную.
Комната была уютной, с окном, выходящим на сад и бассейн. Ковер был неброского цвета, кресла и кушетки потертыми, но очень милыми. Вдоль одной из стен стояли книжные шкафы. Большую часть стены занимал кирпичный камин высотой от пола до потолка, с полками по обеим сторонам. На одной из полок располагались призы — за успехи в конькобежном спорте, балете и хоккее; на другой стоял стереоприемник, а на третьей — телевизор и угрожающее нагромождение видеоаппаратуры. В центре комнаты красовался кофейный столик из дуба, на котором лежали газеты, детские журналы, хоккейные шайбы, незаконченная мозаика, открытый пакетик шоколадного печенья, колода карт…
У Кенни почему-то защемило сердце.
Вот настоящий дом, невесело подумала она. Не подавляющий, как «Роузмаунт», а такой, куда ребенок стремится из школы, дом, где человек может расслабиться после тяжелого рабочего дня.
Она повернулась к Броуди.
— Мне очень неудобно, — начал он. — Я мог бы сказать, что ты пришла, когда у нас не прибрано, но, черт возьми, это была бы откровенная ложь. — Он сверкнул глазами. — Все это мелочи по сравнению с тем, что будет к пятнице. А по субботам у нас обычно проводится уборка. Мы все беремся за работу сразу после завтрака, и никто не уходит, не доведя ее до конца.
— Броуди…
Он указал на диван.
— Сядь.
Кенни опустилась на низкий диван с мягкими подушками.
Броуди сел в кресло напротив и наклонился вперед, обхватив руками кружку с пивом.
— Это дети моего брата, — сказал он, и смешинки исчезли из его глаз, — Джек и Морин погибли в катастрофе шесть лет назад вместе с моим отцом…
— Блу рассказывал мне о катастрофе. — Кендра смахнула навернувшиеся на глаза слезы. — Я не знала, Броуди! Я даже не знала, что у тебя был брат! А Блу не упоминал о детях. Когда я увидела, как ты в понедельник подвез Джоди в школу, и услышала, как она назвала тебя папой, я подумала…
— Младшие зовут меня папой. Это произошло само собой. Ведь Джоди было только два года. Джеку — шесть. Хейли… ну, с Хейли дело обстояло иначе. Ей было одиннадцать, почти двенадцать. Она никогда не забывала своих родителей. Если она меня как-нибудь и называет, — добавил он с чуть заметным сожалением, — то только… Броуди.
На несколько долгих минут воцарилось молчание. Из другого конца дома они слышали, как Джек кого-то зовет.
Через некоторое время Кенни спросила:
— Значит… ты взял их всех после того, как… погибли Джек, его жена и ваш отец. У них был только ты? Больше никого?
— Только я. У Морин не было родственников.
Кенни спрашивала себя, доводилось ли ей так когда-нибудь в ком-нибудь ошибаться.
— Броуди…
У нее комок застрял в горле, и голос прозвучал как-то сдавленно. Слезы, которые она пыталась подавить, против ее воли вырвались наружу.
— Черт возьми, Кенни, я не хотел, чтобы ты плакала! — Он поставил кружку с пивом и встал. — Знал бы — не стал бы откровенничать!
