— Двадцать три. — Какое это имеет отношение к моему платью?
Мадам и миссис Шиллингтон заводят по-французски серьезную беседу о лошадях, и я задумываюсь, не сошли ли они обе с ума, или всему причиной мои познания во французском языке? Когда мадам вынимает шпильки из моей прически, я понимаю, что они говорили о моих волосах — слова на французском так похожи, разница в одной букве, — о том, что их надо подрезать.
— Ни в коем случае! Нет!
— Конечно, да, мадемуазель. — Мадам подзывает помощницу с простыней и ножницами. — Вы будете очень элегантны. Это крик моды. Когда ваши волосы подрежут, поговорим о свадебном платье. Вашему мужу, милорду, понравятся короткие волосы, поскольку вы будете похожи на мальчика, а все англичане…
— Только не мой брат, — перебивает миссис Шиллингтон.
Меня сажают на табурет и повязывают вокруг шеи простыню. Щелкают ножницы, мои локоны летят на пол. Я просто в ужасе.
— Истинная элегантность в форме головы, именно это создает моду, — говорит мадам, и они с миссис Шиллингтон удовлетворенно кивают. Помощница мечется вокруг меня, наклоняет мою голову то в одну, то в другую сторону, с хмурым видом дергая и подравнивая волосы. Тем временем миссис Шиллингтон с бокалом вина (как я ей завидую!) просматривает модные картинки и образцы тканей. У меня такое чувство, что о фасоне и цвете платья я могу высказаться так же мало, как о стиле прически.
Мадам выложила на стойку тусклую бледно-зеленую ткань и бросила сверху золотую ленту. Мадам Белльвуар и миссис Шиллингтон смотрят на ткань и отделку, потом на меня, и обе качают головами. Мадам убирает золотую ленту и заменяет ее узкой серебряной. Обе кивают, так двое мужчин, выкопав яму, отбрасывают лопаты, удовлетворенные хорошо сделанной работой.
— Ненавижу зеленый, — объявляю я, выплюнув волосы изо рта.
На меня не обращают внимания.
Щелканье ножниц вокруг моей головы прекращается. Встав передо мной, помощница мадам присматривается к моей голове и ерошит волосы.
— Так! — Мадам Белльвуар набрасывает ткань мне на плечо, бледный шелк скользит по моему лифу и каскадом ложится у ног.
Ее помощница подает зеркало. Я вижу свое отражение, и у меня останавливается дыхание.
Мэрианн — она все-таки просила меня называть ее по имени — отказывается входить в наш дом, когда я возвращаюсь домой. Оказывается, кто-то из ее детей немного нездоров и она торопится к ним. Мы говорили очень мало, но я чувствую, что она союзник, возможно, друг. Я испытываю к ней более теплые чувства, чем к будущему мужу, которого, как я теперь понимаю, не увижу до нашей свадьбы.
Войдя в дом, я не позволяю лакею взять мою шляпу и с покрытой головой вхожу в гостиную.
К моему большому облегчению, не я сейчас героиня в семейной драме. Эту роль присвоил мой брат Джордж, растянувшийся на кушетке прямо в грязных сапогах — только ему и Генри это позволительно, — а мама рядом с ним причитает и стонет с миской в руке.
— В чем дело, Джордж? — спрашиваю я. Он садится.
— Шад замечательный парень! — Я теперь вижу, что у брата подбит глаз, и сырой бифштекс, с которого кровь капает на галстук, не украшает его внешность. — Он провел со мной несколько раундов у Джексона. Видела бы ты его правый хук! Потрясающий парень, превосходный спортсмен. Быстро двигается, просто черт…
Мать при последнем слове испускает дрожащий вздох.
— Прошу прощения, — продолжает брат. — Я был не слишком увлечен идеей твоего брака с ним, Лотти, считал, что он малость заносчивый… я хочу сказать…
— Ты хочешь сказать, что это с тобой сделал Шад? — пугаюсь я.
— Да, и нанес несколько ударов по ребрам. Думаю, одно сломал, но теперь мне уже лучше.
— Умоляю, ложись, мой дорогой мальчик! — патетично восклицает мама. Поставив миску на маленький стол, она тянется к графину с кордиалом.
— Ты совсем спятил, Джордж?
Брат пожимает плечами, на его лице все та же глупая гордая улыбка.
— С его стороны чертовски благородно пригласить меня на раунд, это все, что я могу сказать. Я с гордостью пожму ему руку и назову братом.
— Но вчера вечером ты хотел его убить.
— Ах это… — Он машет рукой. — Мы теперь лучшие друзья.
— Очень мило. — Я снимаю шляпку, довольная воцарившейся вдруг тишиной. Джордж прекращает свой дурацкий лепет, стеклянный стакан матери со звоном приземляется на столе.
— Боже милостивый! — говорит брат. — Ты похожа на мальчишку.
— Нет, не похожа.
— Твое главное украшение! — стонет мать и снова тянется за графином. — Потеряно, навсегда потеряно!
— А это мое платье. — Я подсовываю ей эскиз мадам.
Джордж заглядывает ей через плечо, капля крови падает на бумагу.
— Черт побери… прошу прощения, мэм… Напоминает сорочку. Нужно цветы вокруг прицепить… оборки какие-нибудь.
— Спасибо, братец. В следующий раз, отправляясь к модистке, я проконсультируюсь с тобой. Или поедем со мной, и она сможет залепить тебе пощечину.
— Очень смешно. — Брат спускает грязные ноги в сапогах с дивана на пол. — Мне пора в клуб. Дождаться не могу, когда расскажу приятелям о Шаде. Интересно, он даст мне рекомендацию в клуб «Уайте»? — Джордж выходит из комнаты, немузыкально насвистывая.
Мама стонет:
— Это платье. У него совсем нет… лифа.
— Вы ошибаетесь, мэм.
— Ты будешь неприлично выглядеть на собственной свадьбе. Позор!
— Мэм, вы, конечно, понимаете, почему лиф так низко вырезан?
Мама вместо ответа снова наполняет стакан с водой.
— Насколько я поняла, для того, чтобы мой муж не принял меня за мальчика, поскольку и мадам Белльвуар и миссис Шиллингтон любезно объяснили мне, что если он это сделает, шанса на наследника не будет.
— Дерзкий, неблагодарный ребенок! — Мама хватается за сонетку звонка, как утопающий за соломинку. — Позови мою горничную, — приказывает она Джереми, который с явным любопытством уставился на мою голову. — Шарлотта, иди, поразмышляй над ужасным недостатком дочерней привязанности.
Я рада удалиться в свою спальню. Там я зажигаю дюжину свечей и еще несколько часов кряду восхищаюсь своими смело подрезанными волосами.
Не могу дождаться, когда увижу реакцию отца за обедом. Интересно, что подумает об этом Энн? И Шад. Мэрианн и портниха убедили меня, что, как в прочитанных мною романах, Шад, увидев мою новую прическу и элегантное платье, будет очарован. Он упадет передо мной на колени и расцелует кончики моих пальцев, бессвязно бормоча восторженные выражения. Подобно лошади в шорах, он будет видеть только меня.
Хотела бы я верить этой сентиментальной ерунде.
