горшках, оставил шланг включенным, чтобы земля пропиталась как следует. Думаю, все выживет.
— Люсьен…
— У меня никогда не было сада, но я знаю, что растениям нужна вода. — Он резко сменил тему: — Кстати, тебе удалось спасти гусениц?
— Я посадила их на крапиву. Некоторые, возможно, выживут.
— Рад слышать. Ты забыла, что должна держать ногу как можно выше?
— Нет, но…
— Это «но» сведет на нет все лечение.
Она неловко пожала плечами, и кивнула бы, если бы не воротник. Ненавидя ограничения в движениях, Жимми сорвала его и отбросила в сторону.
— Стоило это делать?
— Вероятно, нет. Но он меня раздражал.
— И мы оба знаем, к чему это приводит.
Она пожала плечами.
— Все это кажется мне неправильным.
— Потому что это ты заботишься о людях?
Жимми затаила дыхание. Он вспомнил.
— Ты ведь медсестра, если не ошибаюсь. А лед уже прикладывала?
— Пока нет. — Она подавила разочарование. — Приложу после ужина.
— Значит, это правда. Из врачей и медсестер получаются худшие пациенты.
— Неправда. Я приложу лед после ужина и сразу лягу спать. А сейчас мне нужно приготовить заправку для салата, которую я прекрасно могу сделать сидя.
— И как ты это сделаешь?
— Попрошу тебя передать мне ингредиенты. — Она старательно улыбнулась ему.
Люсьен покачал головой.
— Скажи, что тебе нужно.
— Оливковое масло, дижонская горчица, белый винный уксус, соль. Верхний левый угловой шкаф.
— И миска?
— Тоже в шкафу. И небольшой ковшик. — Когда он все достал, Жимми указала на полочку, с которой свисали пучки сушеных растений и разные кухонные принадлежности. — И вон тот венчик.
— Что будешь пить с лазаньей?
— Я принимаю обезболивающие и антибиотики, а потому буду пить воду.
— Твоя травма? Очень все плохо?
— Плохо? Дай-ка подумать. — Жимми сделала вид, что задумалась. — Грязная древесина врезалась мне в пятку, огромный риск заражения, укол противостолбнячной вакцины, растяжение связок второй степени. Зато я ничего не сломала. Все могло быть намного хуже.
— Как долго тебе придется ходить на костылях?
— Столько, сколько потребуется. — Жимми хотела предложить ему налить себе вина или пива, но ей в голову пришла мысль, что, если он страдает от посттравматического синдрома, употреблять алкоголь и кофеин не стоит.
Люсьен заглянул в холодильник, потом посмотрел на нее.
— И где взять воду?
— Может, в кране?
Она сосредоточенно смотрела на бинты. Он опустился рядом с ней на колени и осторожно расстегнул липучки гипсового сапога на ее ноге.
— Что ты делаешь?!
— Прикладываю пакет со льдом.
Жимми ахнула и схватила его за руку, когда Люсьен приложил что-то ледяное к ее лодыжке.
— Больно?
— А тебя это волнует? — Его лицо было на одном уровне с ее, и она заметила, как напрягся мускул на его челюсти. — Мне жаль. Я не имела в виду, что…
— Все в порядке. Я понимаю, что это защитный механизм, когда слышу такое.
— Это не…
Люсьен перебил ее:
— Вот почему я уехал с фермы и арендовал этот дом. Однажды Дженни осознала, что мое лицо расколется пополам, если мне придется заставить себя улыбнуться еще раз, сжалилась надо мной и помогла найти это место. Ты, конечно, та еще заноза. — Он посмотрел ей в глаза. — Зато с тобой мне не нужно притворяться.
— Что ж, пожалуйста.
И вот она. Улыбка. Не та широкая, что напоказ, а едва заметное движение мускулов. Но оно было.
Осознав, что по-прежнему сжимает его руку, Жимми отпустила ее. Но в тот момент, когда она его схватила, у нее задрался рукав, и он уставился на ее запястье.
Она смущенно одернула рукав.
— Не мог бы ты выключить шланг, пока теплицу не затопило, Люсьен?
— Что? А, да.
— И закрыть?
Люсьен кивнул и ушел. Жимми немного посидела, крепко обхватив запястье, которое охватывал узкий круг незабудок, обычно скрытый широким ремешком смарт-часов. Она сняла их в больнице и забыла об этом.
* * *
Люсьен остановился у кухонной двери, собираясь с мыслями. У Жимми татуировка?
Ничего необычного, конечно. Но он вспомнил, что где-то видел уже такую раньше. Значит, должно быть, встречался с ней. И странные чувства, которые он испытывал с тех пор, как она появилась на пороге его дома, вовсе не игра подсознания, а настоящие воспоминания, снова охватили его.
Интересно, почему он не узнал ее? И почему она ничего не сказала?
Да и раньше он не слышал ее имени. Уж подобное имя позабыть невозможно! Но они где-то пересекались, иначе как бы он мог рассмотреть запястье? Может, на каком-то мероприятии, где они, возможно, пожимали друг другу руки. Большинство женщин сказали бы что-нибудь. Напомнили о том, что они встречались раньше.
Правда, Жимми не похожа на большинство женщин.
Люсьен потер шрам на руке, все еще зудевший от ожога крапивы, и в это мгновение на него нахлынуло прошлое. Причину, по которой ее глаза вызвали воспоминание. Он буквально ощутил ту боль, и она заставила его отшатнуться от порога.
Ему говорили, что женщина, унаследовавшая коттедж, работала за границей. Но даже тогда, когда Жимми сообщила парамедикам, что она медсестра, он не осознал, что эта женщина находилась там в разгар ужаса, когда лагерь беженцев стал линией фронта, а он — одной из жертв. Жимолость Роуз — медсестра, которая промыла и зашила его рану, пока он продолжал говорить в камеру, повествуя о взрыве.
На ней была медицинская форма, большую часть лица скрывала хирургическая маска, волосы тоже были скрыты. Он продолжал вести репортаж, даже когда она выкрикивала стандартные предупреждения об опасности инфекции, сепсиса, и о том, что ему требуется медицинская помощь, дальнейшее лечение, хотя и понимала, что он проигнорирует предупреждение.
Она сняла перчатки, потянулась за новой парой, готовясь к следующему пациенту, а он, вспомнив о хороших манерах, повернулся, чтобы поблагодарить ее. И вот тогда увидел маленькие цветы, вытатуированные вокруг ее запястья. Словно браслет на память.
Это послужило толчком, чтобы вспомнить о том, что снаружи толпятся раненые, ожидая помощь, но не имеющие таких привилегий, как у него. Злясь на окружающий ужас, он, вместо того чтобы поблагодарить ее, хотел поинтересоваться, даст ли она другим раненым тот же совет. И обнаружил, что смотрит в темно-синие глаза, сверкающие в ответ. Ее гнев был равен его собственному.
Но прежде чем он смог заговорить, достаточно близко разорвался снаряд, потрясший импровизированный медицинский центр. Его оператор запечатлел момент, когда воздух наполнился пылью и криками. Этот фильм с ним, грязным и забинтованным, возглавил в тот вечер выпуск новостей, а позже в том же году принес им с оператором награду.
И вот теперь эта женщина здесь. Живет
