Солнце уже зашло, почти, за горизонт, кинув длинную тень на землю. Мы собрали свои вещи и неторопливой походкой двинулись домой. Дорога назад вела нас, опять, сквозь деревню. Я увидела церковь, которую раньше не заметила. Священника, стоявшего рядом. И, на мгновение, возле него мелькнула хорошо знакомая мне фигура нашего садовника. Сначала я подумала, что мне показалось. Но, заметив, что девчонки тоже его увидели, я подумала: «Интересно, что его связывает со священнослужителем?» И, точно, в продолжение моих мыслей, Дашка спросила:
— Они что — родственники?
— Кто, — не поняла я.
— Да, этот одноглазый румын и батюшка.
— Откуда я знаю. Придем домой, спросим.
А дома, на террасе горел свет. Стол был накрыт на ужин. Ксеня нас встретила приветливой улыбкой. А Ева от радости терлась об мои ноги и бодалась. Мы поужинали и разбрелись по своим комнатам.
День был такой насыщенный, что я с удовольствием осталась одна и растянулась на кровати под открытым окном. Небо было цветом спелого баклажана, и на его фоне ярко и красочно горел месяц, словно коромысло. На его концах вместо ведер висели яркие звезды, как гигантские серьги. Он важно покачивался и его сережки, словно на качелях, подпрыгивали и звенели, как хрусталики на люстре в парадной зале. Этот звон переливался всё тоньше и тоньше. И, наконец, зазвучал совсем тоненькой хрустальной песней:
— Жаркий день ушел за сказкой.
Звезды огоньки зажгли.
Ночь окутала нас лаской,
Взяв в объятия свои.
И волшебной флейты звон
Тишину принёс и сон.
Буэнос ночес!
— Ай, ай, ай! — Разрывал тишину летнего утра истошный крик нашего садовника. Я резко подхватилась спросонья на кровати и ничего не могла понять.
— Что случилось, — услышала я громкий голос Ксени и глянула в окно. Аурел шел к крыльцу сильно хромая. Мне стало интересно, что же там произошло. Я скинула ноги с кровати и сама заорала диким голосом. На моих тапочках лежала дохлая маленькая мышка. Это Ева ночью её принесла мне, чтобы показать, что не зря она ест хлеб и мяско.
— Ева, — кричала я кошке, которая мирно и спокойно лежала на моей кровати и, прищуривая глаза от удовольствия, глядела на меня, как я надрываюсь от испуга, — нельзя так делать!
Девчонки, ворвавшись на мой крик в комнату, тоже заорали, как сумасшедшие. Они так же боялись мышей.
Бедная Ксеня. Она не знала куда бежать. Или к Аурелу, или к нам. Увидев, что с нами всё в порядке, она помчалась, перепрыгивая ступеньки, на помощь бедному парню.
Как оказалось, этот горе-садовник, хотел покосить траву и поранил косой свою ногу. Кровь лилась рекой, и ему, от увиденного стало совсем плохо. Когда мы вышли к завтраку, он уже сидел за столом. Бледный, с перевязанной ногой, жалкий и несчастный. С лица повязка была снята. Зато теперь, бинт красовался и белел на ступне.
Завтрак, как всегда, превзошел все наши ожидания. Мы дружно уплетали за обе щеки и смотрели на нашего садовника. А ел Аурел так, словно его не кормили три дня.
— Хорошо, что наш хромой румын не поранил себе руку, — смеясь, произнесла Дашка, — а то, как бы он кушал.
И действительно, парень справился с едой быстрее, чем мы. По его счастливому лицу было видно, что он сыт и доволен.
— А мне кажется, что всё, что мы говорим, он понимает, — вдруг произнесла Люся, внимательно глядя на Аурела.
Мы посмотрели на садовника, и я увидела, как его черные глазки быстро забегали. Заметив, что мы его внимательно изучаем, Аурел кисло нам улыбнулся, встал и хромая, бочком, бочком попятился от стола подальше. Мало ли что. Вдруг вздумаем его пытать.
— За ним нужен глаз да глаз. Не нравится мне всё это. — Сказала я своим подругам. — Какой-то засекреченный шпион. Мне уже вчера показалось, что он все понимает. Но делает вид, что мы говорим на неизвестном языке.
— Устроить бы ему допрос с пристрастием, — решительно сказала Дашка, — сразу бы признался, почему ведет себя так загадочно.
— И как бы ты это сделала, — рассмеялась Люся, — пистолета у нас нет, чтобы его испугать. Рогатку на него направить?
— Да стянула бы с него трусы, как с Марата. Мгновенно бы признался, — в ответ улыбнулась Дашка.
— Нет. Пытать его надо едой. — Шутила я. — Вы видели, как он любит поесть. Не кормить его, хотя бы, день. Сразу расколется.
Так мы сидели и издевались над бедным парнем, который быстренько, несмотря на его ранение, спрятался за углом дома.
— Пошел, наверное, к своему священнику о нас докладывать. — Продолжала шутить Дашка.
— Засланный казачок какой-то, — поддерживала её Люся.
— У него большая рана? — Спросила я Ксеню, когда та пришла к нам на террасу, чтобы убрать со стола.
— Больше слёз, чем пореза. До свадьбы заживет.
Мы своим весельем заразили и нашу новую подругу. И вчетвером весело смеялись, когда услышали осторожное покашливание.
Выглянув из-за Ксени, которая собой прикрывала центральную дорожку, я увидела симпатичного молодого мужчину, приблизительно нашего возраста. Высокого, темноволосого. Его красивые кудри были стянуты сзади резинкой в хвостик. Одет он был в белую футболку, маленькую жилетку и джинсы. В руках он держал мольберт, полотно и небольшой кожаный кейс.
— Салют, — произнес мужчина приятным голосом.
— Салют, — в ответ заулыбались мы всей компанией. Ксеня улыбалась, как радушная хозяйка. Я была рада ему, как своему соплеменнику из мира искусств. Дашка же цвела, словно майская роза. Такой красивый мотылек залетел в наш цветник. А Люся улыбалась просто из вежливости. Она была так втрескана в своего Романа, что на окружающих мужчин вообще не обращала никакого внимания.
— Спроси, что ему нужно, — подсказала я Ксене. И та бойко заговорила по-румынски. Разговор их был, довольно-таки долгим, и мы всё время слышали Ксенино «Ну», «Ну».
— Как коров гонит, — сказала Дашка. — Что она там разнукалась?
— Ты же у нас переводчик. Вот и переведи нам, — дразнили мы подругу.
— Ах, отстаньте, — отбивалась Дарья. — Ксеня, что ты у него выяснила?
— Просится на постой. Говорит, что художник. Что места здесь замечательные. Давно хотел их изобразить.
— А ты? — спросила я.
— А я отвечаю — нет.
— Почему? У нас наверху одна комната свободна. Пусть заселяется.
— Да ты что? Чужой человек. Мы его не знаем. Мало ли, какие у него заскоки.
— Ксеня, не говори глупостей. Художники — отличные люди. Думают всегда о прекрасном. Так что тебе не о чем волноваться. Только готовить придется на одного больше. Ничего?
— Ну, если он вам мешать не будет, я не против, — дала согласие наша хозяйка.
