«А что отец ребёнка?» – спросила она.
«Он чужестранец, – всхлипнула Руна. – Позабавился со мной и сбежал. Я не знаю, где он сейчас…»
«Ладно. – Правда достала из-за пазухи сушёную рыбу, сунула девушке. – На, погрызи. На солёненькое-то ещё не тянет? Меня вот почему-то не тянет…»
Руна, вонзившая было зубы в тягучую и жесткую рыбью плоть, взглянула на Правду изумлённо и непонимающе. Та усмехнулась:
«Я не мужчина, хоть и воин. И так получилось, что я тоже… хм, в тягости. – И она приложила ладонь к животу. – Мужа у меня, как и у тебя, нет, да и не нужен он мне. Я сама, коли ты захочешь, могу стать тебе “мужем”. Я – дочь Лалады».
Правда рассказала Руне о своей родине и населяющих этот край женщинах-кошках. Она обняла девушку за плечи, а та заворожённо слушала.
«У нас спокойно, войн не было уже давно. Это благословенная земля. Я уже много лет там не была, но теперь хочу вернуться домой. Хватит, навоевалась. Признаться, я сама искала смерти, но этот ребёнок – знак, что я должна жить. В княжеской дружине восстанавливаться не хочу, да и не думаю, что меня примут обратно на службу. Ну, и не до службы будет какое-то время… – Правда снова задумчиво погладила себя по животу. – Но я гожусь на любую работу. Прокормлю и себя, и своего ребёнка. И тебя с твоим дитём. А если кто будет спрашивать, чьё оно – говори, что от меня. Только не губи себя, милая, а?»
Руна поёжилась под кроличьим плащом.
«Ты… страшная, – сказала она. – Вся изрубленная… Не поймёшь, то ли женщина, то ли мужчина».
«Вот дурёха ты, – беззлобно усмехнулась Правда. – Кто ж по внешности судит? Ну… шрамы – понятное дело. Воинов без шрамов не бывает. Любить тебя буду, как женщина, а защищать – как мужчина».
Руна задумалась. А потом вдруг спохватилась:
«Спасибо тебе за плащ… Тебе самой-то не холодно? Тебе ведь… беречься надо. Простудишься…»
«Не бойся, болячки ко мне не липнут, – улыбнулась Правда. – И раны заживают быстрее, чем на собаке. Но плаща нам, пожалуй, и на двоих хватит: он широкий».
Вскоре под сухим деревом потрескивал костёр, плащ был снова на плечах у Правды, но из-под него торчала также и белобрысая голова девушки. Ноги её по-прежнему грелись в шапке, а прищуренные водянисто-голубые глаза смотрели на пляшущее пламя. Взяв Руну за подбородок, Правда поцеловала её в прохладные, тонкие и смешные губёшки. Без особой страсти – скорее, устало и нежно. Просто захотелось. За сорок лет скитаний она перецеловала множество женских губ, и это ей порядком приелось, потому что никаких чувств за этим не стояло. А сейчас… Сейчас были звёзды над головой, тёмные голые ветки дерева, огонь. Запах сушёной рыбы, маленькие ножки в шапке. Руна щекотно ворочалась и возилась под боком, усаживаясь поудобнее.
«А почему ты искала смерти?» – спросила она.
«Теперь уже не имеет значения, – ответила Правда, обнимая её крепче. – Ну, так что же? Пойдёшь со мной в Белые горы?»
Руна доверчиво прильнула к ней под плащом.
«Я хочу с тобой пойти… Ты хорошая. Хоть и страшная».
Забавно сложив губы бутончиком, она зажмурилась и подставила их женщине-кошке. С тихим смешком Правда чмокнула её ещё раз. Проверила остренький нос – согрелся. И желание жить вернулось… Это – самое главное.
«Ну, вот и славненько. Сходим утром к тебе, попрощаешься с роднёй».
Так для Правды кончилась война. В дружину она не вернулась, пошла работать на кухню. Сначала ребёнок родился у неё – дочка, которую она ждала не девять месяцев, а сорок лет, а после и Руна разрешилась от бремени – также девочкой. Обеих малышек Правда выкормила сама. Её собственная дочь хоть и походила на женщину-кошку силой, ростом и неуязвимостью, но перекидываться в зверя не могла, потому что была зачата не в любви; дочь Руны с молоком своей приёмной родительницы приобщилась к свету Лалады и выросла красивой и здоровой, хоть и без особых способностей – не женщина-кошка и не совсем белогорская дева. А потом Руна стала женой Правды уже по-настоящему, и на свет появились ещё три дочери – их общие. Лаладиной силы им тоже досталось не слишком много.
Дослужившись до начальницы кухни, Правда и не думала вновь брать в руки оружие, хотя огромный боевой опыт и невероятная сила делали её ценным приобретением для любого войска. Она не желала заниматься и обучением воинов, несмотря на то, что ей неоднократно предлагали должность наставницы: семья стала для неё высшей ценностью. Смотреть, как эта бывшая наёмница расправляется с тушами и рубит мясо, было жутковато: когда-то она вот так же, парочкой великолепных ударов, свежевала врагов на поле боя, за что получила в иноземных войсках прозвище Кровавый Топор.
Младе не хотелось идти в трапезную: на кухне было гораздо уютнее и приятно пахло готовящейся едой, а потому она примостилась у стены на лавке, жуя пирожки с печенью, которыми её щедро угостила Правда. Ещё ей досталась сочная жареная почка и приличная горка блинов. Но скоро черноволосой женщине-кошке стало совестно оттого, что она сама наедается от пуза, а бедная Дарёнка там лежит голодная. Однако припасов дома было негусто: солёная рыба, кое-какая крупа, немного хлеба да кадушка мёда. Без хозяйки в доме Млада жила, не особо утруждаясь стряпнёй: либо подкреплялась здесь, на кухне, либо заглядывала на обед в родительский дом, либо охотилась и ловила рыбу сама в облике чёрной кошки. Но теперь всё должно было измениться. Впрочем, будущую хозяйку пока саму следовало накормить и отогреть.
«Правда, а можно мне немножко снеди с собой взять?» – попросила Млада.
«С собой – только семейным, сама знаешь, – ответила та. – А ты у нас, вроде, холостая пока… Или, – подмигнула обладательница кучи шрамов, – завелась-таки зазнобушка?»
Наученная горьким опытом, Млада предпочла о грядущих изменениях в своём семейном положении прежде времени не болтать.
«Нет, мне для себя», – уклончиво ответила она.
«Ну, а для себя – вестимо как: уноси только то, что в брюхе поместится, – усмехнулась Правда, поливая жарящегося кабана растопленным жиром. – Ешь досыта, кусков во рту у тебя никто не считает».
Млада и не подумала обидеться: порядок она знала, а к Правде питала огромное уважение. Чем-то она напоминала ей собственную родительницу, Твердяну.
«Ну что ж, – думала женщина-кошка, – придётся Дарёнке кушать хлеб да мёд… Чем не пища? В меду – сила солнца и лета, а хлеб, испечённый руками матушки Крылинки – добрый и целительный. На первый раз после болезни – самое то. А потом сообразим что-нибудь и посущественнее».
