С каждым произнесённым им словом Ждану всё крепче трясла лихорадочная дрожь. Окончательно скомкав свою сбивчивую речь, парень ни с того ни с сего порывисто впился в губы княгини Воронецкой дерзким, удушающе крепким поцелуем, шершавым и каким-то злым, отчаянным, болезненно-грубым. Горьким… От неожиданности она даже не успела воспротивиться и оказалась в поистине медвежьих объятиях, в которых – ни ворохнуться, ни вздохнуть. Смертельный капкан… Такой нечеловеческой силы от стройного и хрупкого с виду мальчишки трудно было ожидать, а солнце бросало сверху остро-насмешливый луч: «А тебе ли этот поцелуй предназначен, государыня?»
Объятия разжались. Утерев губы, покрывшиеся горчичным жаром возмущения, Ждана отшатнулась и едва не оступилась. Земля с кружением плыла из-под ног, сердце уже не трепыхалось – лежало задушенной горлицей. Паренёк бухнулся на колени прямо в грязь, покаянно обнажив голову. Ветер ворошил небольшую растрёпанную шапочку золотых волос на макушке, а виски и затылок были выскоблены под бритву.
– Прости, госпожа… Помутилось… Всё – от глаз твоих. Вели за это хоть плёткой сечь – стерплю, только не гони прочь. Рабом твоим готов быть. Чем угодно послужу. Всё, что прикажешь, сделаю. Силу мою ты испытала – охранять тебя могу. Любого в клочья порву.
– Дикий волк никогда не станет покладистым псом, – пробормотала Ждана.
Верхняя губа парня дёрнулась, приоткрыв клыки, но в глазах стояла горечь и осенняя печаль.
– Не веришь мне? – хрипло прорычал он. – Да, зверь я… Только раненый. Сердце у меня из груди вырвано подчистую. Никому другому служить не стал бы, а тебе – хочу. Ежели и ты отвергнешь, только и останется мне погибнуть… Быть убитым в какой-нибудь драке. Иного не желаю.
– Встань, дружок.
Ждана взяла парня под локоть, пытаясь заставить подняться на ноги. Видно, неспроста ей пригнало судьбой-ветром этот осенний листок, неприкаянный и потрёпанный жизнью. Пальцы сами легли на бархатистый затылок воришки, нащупали выпуклость шрама за ухом.
– Лучше не ласкай, госпожа, – непокорно мотнул парень головой, с тенью боли в глазах. – А то или укушу… или опять не сдержусь, обниму тебя. Уж не знаю, что хуже.
– Как тебя звать? – спросила Ждана, проникаясь состраданием и всё-таки стараясь приласкать это, как ей казалось, обделённое нежностью существо.
– Зайцем, – ответил воришка. – Имя это, правда, устарело: не заяц я теперь, а волк… Да так уж повелось.
– Кто же вырвал у тебя сердце, Заяц? – Попытки погладить этого волчонка пришлось оставить: он не давался.
В глазах Зайца блеснули колючие, неуютные искорки.
– Лучше скажи, чем я могу быть тебе полезен, госпожа.
– Мне нужно попасть в Белые горы, – вздохнула Ждана. – Только отвезти меня туда некому. Нет верного человека.
Взгляд Зайца стал напряжённым, ноздри вздрогнули, точно учуяв что-то.
– В Белые горы? – глухо переспросил он. – Считай, что у тебя есть возница. Лошадьми править я умею. Готов в путь хоть сейчас, было бы на чём ехать.
– Найдётся, – ласково проведя ладонями по плечам воришки, сказала Ждана. – Но поеду я не одна – с тремя малыми сыновьями. Да и не так-то просто будет мне из дома вырваться… Подумать надо, как всё устроить. А пока – ступай за мной.
Она направилась к выходу с рынка, близ которого её ждала повозка. Заяц нёс корзину и держался, как верный слуга и обходительный спутник, время от времени подавая Ждане руку, когда требовалось перескочить через особенно глубокую грязь. А когда на их пути встала лужа – да так, что и не обойти, новоиспечённый охранник повесил корзину себе на локоть, потом подхватил Ждану и с лёгкостью перенёс на сухое место.
Повозка стояла всё там же, вот только возницы на козлах не оказалось, равно как и служанки. Быть может, девушка прибежала к нему и сказала, что госпожа потерялась, и они вместе отправились на поиски? Княгиня Воронецкая собралась их подождать, но Заяц решил иначе:
– Госпожа, если тебе, как ты говоришь, трудно вырваться из дома, другой возможности может и не представиться. Бежать надо сейчас. Есть у меня одно местечко, чтобы временно укрыться… А детишек твоих я потом выкраду.
– Да как же ты их выкрадешь, дружочек, если они под охраной в княжеском дворце живут? – обеспокоилась Ждана, нервно озираясь по сторонам. – Тебя схватят!
Глаза Зайца округлились.
– Так ты… Прости, княгиня, не признал тебя.
– Стой-стой, – нахмурилась Ждана. – Что же это выходит… То есть, когда ты подбежал ко мне, ты не знал, кто я такая? А почему государыней назвал? Разве Добро… хм… Разве ты не от Вука?
– Не возьму в толк, о ком ты говоришь, госпожа, – удивился Заяц. – Впервые это имя слышу. А государыней, вестимо, из уважения назвал.
– Тогда откуда ты узнал про яйца? – вскричала Ждана.
Паренёк пожал плечами.
– Ни про что я не узнавал, матушка-государыня. Яйца я просто своровал… Яичницы захотелось.
Сколько Ждана ни вглядывалась в лицо Зайца, всё же не могла уловить на нём признаков притворства. Туповато-честное, встревоженно-угрюмое выражение выглядело вполне искренним. Значит, имело место просто нелепое совпадение? Ну и дела! Получается, настоящий посланец от Вука бродил сейчас где-то на рынке с корзиной яиц, а Ждана стояла около пустой повозки – одна, свободная, без вездесущей охраны… Служанка с княжеским возницей могли вернуться в любой миг.
– Решайся, госпожа, – сказал Заяц, колюче блестя глазами сквозь прищур. – Пусть я и не тот, кого ты ждала, но другого такого удобного случая может и не подвернуться.
Наверно, этот юный проходимец заронил в душу Ждане свою приключенческую, сумасбродную, озорную искорку, очаровал её васильковой дерзостью взгляда… Да и понимала она: Заяц прав. Если она сейчас вернётся домой, кто знает, получится ли так удачно вырваться из-под надзора Милована во второй раз. Что, если он протрезвеет и одумается? Всё, что было у княгини Воронецкой с собою – только корзина с покупками, которые она делала не столько для виду, сколько в какой-то мере предвидя нечто подобное. Хлеб, пироги, бублики, яблоки, орехи, мёд, копчёное мясо… «На первые пару дней хватит, а потом по дороге что-нибудь раздобудем», – решила она. А вслух сказала:
– Поехали.
Заяц распахнул перед ней дверцу, потом вскочил на передок крытой повозки. Послышался нещадный, хлёсткий щелчок кнута и протяжный крик «н-но-о!», от которого задремавшая четвёрка гнедых сразу проснулась и дёрнулась с места. Застучали копыта и колёса, Ждану мягко качнуло… Они ехали. Почему-то в это не верилось, и сердце леденело в страхе перед погоней. Отодвинув занавеску на дверном окошке, княгиня Воронецкая увидела возницу со служанкой: им, конечно, было уже не угнаться за припустившей во весь опор повозкой. У Жданы вырвался вздох сожаления: если они вернутся домой без госпожи, их просто казнят без суда и следствия. Всё, что оставалось этим двоим бедолагам – это самим пуститься в бега.
