И вот она появляется на пороге моей квартиры, с неровным румянцем на фарфоровых щеках и красной помадой, которую мне невероятно сильно хочется размазать по её губам, и я как будто пропускаю нокаутирующий удар. Сбиваю наши дыхания и перемешиваю их, впиваясь в её приоткрытый рот, и понимаю, что нельзя так зависеть от человека. Но я завишу.
Затаскиваю Раду в прихожую, прижимаю её к стене и рывком сдергиваю с соблазнительного тела чёрную ткань, кажется, порвав Вишневской платье где-то в районе разреза. Плевать. И, судя по её хриплым стонам, превращающим мои мозги в кашу, ей тоже все равно. Моя девочка.
Раз. И застёжка бюстгальтера щёлкает, разрывая воцарившуюся тишину. Два. И моя футболка летит в дальний угол коридора вслед за маленькими кружевными чёрными трусиками, которые я обязательно оценю чуть позже. Три. И короткие аккуратные ногти впиваются в кожу под моими лопатками, даря боль и наслаждение в одном флаконе. Четыре. И её ноги обвиваются вокруг моих бёдер, а мои зубы царапают нежную кожу чуть выше ключицы. Пять. И я ровно на миг поднимаю подбородок и тону в её почти чёрных сейчас глазах. Без шансов спастись. Без вариантов.
Мы сжигаем друг друга до основания несколько раз и восстаём, словно феникс из пепла. Торопимся прямо здесь, у светло-бежевой гладкой стенки, потому что банально не можем друг от друга оторваться ни на минуту, ни даже на грёбанную миллисекунду. Зато теперь я понимаю, что не я один здесь слетевший с катушек наркоман, наконец, получивший свою дозу после длительной ломки. И с этим осознанием, если честно, становится легче жить.
Я распластываю Раду по простыням, когда за окном брезжит рассвет и редкие жильцы начинают выползать из своих берлог и лениво заводить автомобили, чтобы добраться на нелюбимую работу. Прижимаюсь к её голой спине, пересчитываю пальцами выпирающие позвонки и накрываю нас обоих большим тёплым одеялом, планируя проспать минимум до обеда, а ещё лучше – до вечера.
Вишневская сонно озирается по сторонам, устраивается поудобнее и накрывает мои ладони, покоящиеся у неё на животе, своими. И вот теперь в глубине моей чёрной расчётливой души крепнет уверенность, что она никуда не уйдет. Что мне больше не придётся просыпаться в пустой постели и искать её по всему городу, переворачивая торговые центры и салоны красоты и шантажируя друзей компроматом ради нужной мне информации.
Часов через двенадцать меня будит запах омлета, гренок и свежезаваренного кофе, заставляя выбираться из теплого кокона и идти в душ, чтобы как-то взбодриться. Тело звенит от приятной истомы, а ещё требует как можно скорее вернуть в его власть объект вожделения, что я и делаю незамедлительно.
Подхожу к Раде сзади, перекидываю её волнистые чуть влажные волосы через плечо и осторожно впиваюсь зубами в мочку уха. Ощущения непередаваемые, впрочем, как и её реакция.
– Ауч, Градов! Я же ужин спалю, – только сейчас до меня доходит, что за окном если не ночь, то глубокий вечер. Отдых, что называется, удался.
– Значит, закажем пиццу, – легкомысленно произношу я и снова пристраиваю ладони на плоском животе Вишневской – так мой внутренний зверь чувствует себя хоть немного спокойнее.
Через пятнадцать минут мы садимся за сервированный моей (а иначе называть Раду я просто-напросто отказываюсь) женщиной стол и, как по команде, синхронно накидываемся на горячую пищу, стараясь восполнить запас растраченных накануне калорий. И я могу поклясться, что не ел ничего вкуснее этого омлета с расплавленным сыром в своей жизни. И всё идет абсолютно идеально до того момента, пока Вишневская не запутывается своими тонкими музыкальными пальцами в волосах и не выпаливает на одном дыхании, закусив нижнюю губу.
– Стас, это неправильно. Я тебя старше…
В моей футболке, которая достает ей практически до колен, совсем без макияжа, она выглядит такой хрупкой и юной, что прозвучавшие только что слова кажутся абсурдными и нелепыми. Тем более, у нас не такая разница в возрасте, чтоб это могло парить кого бы то ни было.
– Рад, пора с этим на хрен завязывать!
Резким движением я придвигаю стул ближе и пересаживаю Вишневскую к себе на колени, забыв о том, что на ярко-желтой тарелке остывают гренки, а кофе в большой пузатой чашке совсем уже замерз. Утыкаюсь носом ей в предплечье и задумчиво перебираю густые локоны цвета шоколада, притом что Рада совсем не сопротивляется, обнимая меня за шею и тоненько всхлипывая.
– Девочка моя, ты ещё не поняла, насколько я тобой одержим? – отрываю руку от её поясницы и двумя пальцами приподнимаю её подбородок, вынуждая заглянуть в мои глаза, в которых наверняка сейчас бушует пламя и любовь, какой я ни к кому не испытывал. – Так вот, мне наплевать на условности, на то, что подумают или скажут люди, мне даже на мнение собственного отца наплевать, Рада! Хотя он, кстати, совершенно не против наших отношений.
Выдав эту гневно-эмоциональную тираду, я на долю секунды каменею, а потом с моей души падает тяжёлый груз, потому что Вишневская расслабляется и, кивнув каким-то своим мыслям, трётся о мою щеку, словно голодная до ласки кошка. Я же крепче прижимаю её к себе, стискивая в стальных собственнических объятьях, и запечатываю признание непроизвольно срывающимся с губ обещанием.
– Я тебя никому не отдам.
Бонус
Рада
– Это вам.
Букет тюльпанов нежно-розового цвета ложится поверх непроверенных работ второго курса. С минуту я недоумённо смотрю на цветы, честно пытаясь понять, что это, куда и зачем. И только потом отрываюсь от собственных методичек и поднимаю голову, уставившись на стоящего передо мной парня, как на восьмое чудо света.
Кажется, его зовут Макар. И, кажется, он из группы вечных должников, умудрившийся переплюнуть даже Градова и Стрельцова. Но в отличие от них, под моим вопросительным взглядом он мнётся, краснеет и трёт ладонью шею. Чтобы смущённо пробормотать, утыкаясь взглядом в потёртый паркет кабинета:
– Вы сегодня это… Так классно выглядите, Рада Александровна…
– Только сегодня? – наконец, отмираю я, протягивая руку и мягко скользя кончиками пальцев по влажным стеблям цветов и едва раскрытым бутонам. Невольно улыбаясь шире от вида румянца, заливающего чужие щёки. Это так мило, что даже не смешно.
– Н-нет, – подпрыгивает от возмущения парень. И краснеет ещё сильнее, окончательно теряя остатки былой решимости. Беспомощно пожимает широкими плечами, засунув пальцы в карманы ветровки, и бормочет себе под нос. – Вы всегда классно выглядите… И, вообще, вы мне нравитесь! Как преподаватель, вот! Можно… Я пойду уже, да?
От его растерянного и понурого вида хочется смеяться, и я прикусываю губу, молча кивая в ответ. Всё равно не сдержавшись и весело фыркнув, когда несчастный даритель вылетает из аудитории, оставив меня один на один с нежданным презентом.
И странным, совершенно неуместным чувством грусти из-за того, Градов давно не дарил мне ничего просто так. Потому что я – это я… И не то чтобы мне это было действительно нужно, но каждой девушке хочется знаков внимания. Даже если ты точно знаешь, что без тебя ни дышать, ни жить, ни мыслить не могут…
И это, если признаться честно, обоюдная зависимость, избавиться от которой выше наших сил.
Прикрывая глаза, я задумчиво стучу пальцами по столу. И пропускаю тот момент, когда моё уединение нарушают. Нагло, эгоистично и совершенно беспардонно. Щёлкнув замком двери и заполняя собой всё окружающее пространство.
Я улыбаюсь шире и медленно считаю до пяти. Чтобы открыть глаза как раз в тот момент, когда надо мною склонится знакомое и любимое до последней ломаной линии лицо. И выдохнуть прямо в губы:
– Привет…
Градов молчит. Он просто целует меня. Сначала мягко, затем жадно и горячо. Так, что я не могу сидеть спокойно, цепляясь пальцами за его футболку. Забираюсь пальцами под тонкую ткань и рисую ногтями бессмысленные узоры на горячей коже. И лишь когда в лёгких сгорает последняя капля кислорода, он отпускает меня и расплывается в довольной, ухмылке матёрого кота:
