Тон его голоса был довольно сухой, сдержанный, и это несколько разочаровало и даже насторожило ее.
— Да, говорил, но я уже давно привыкла просыпаться рано. Мне стоило терпения дождаться девяти часов, когда я наконец смогла отправиться на работу.
— Ну что ж… Ценю твою преданность делу.
Зазвонил телефон, женщина взглянула на босса, тот кивнул, и она быстро подняла трубку.
— Офис мистера Роккаттера, — четким, профессиональным тоном произнесла Кэтрин. Трубка молчала. — Алло. Вас плохо слышно. Говорите чуточку громче.
— Кто это? — повелительным тоном спросила незнакомая женщина с другого конца линии.
Решив никак не реагировать на столь бестактную манеру разговаривать по телефону, Кэтрин спокойно и с достоинством ответила:
— Меня зовут Кэтрин Пирс. Я помощница мистера Роккаттера.
— Ах да, конечно, — медленно проговорила женщина. — Хотелось бы узнать, мой сын у себя в кабинете?
— Минуточку, пожалуйста.
Кэтрин вопросительно взглянула на босса, и тот удивленно изогнул одну бровь.
— Это твоя мама, — сказала она, отвечая на его немой вопрос.
Он потер рукой лоб, и тотчас на его лучистые голубые глаза легла тень усталости.
— Я возьму трубку у себя, — сказал Джеймс и быстро скрылся за дверью кабинета.
Кэтрин прекрасно понимала его реакцию на звонок матери. В какой-то степени ей удалось по первой же фразе, по черствому, грубому тону голоса сразу раскусить эту женщину. Сама же она в своей матери души не чаяла. Разумеется, ее мама была замешена совсем из другого теста, и ее отношения не только с близкими родными, но и с посторонними людьми строились совсем на других принципах. Несмотря на катастрофически ухудшающееся здоровье, она, общаясь с кем бы то ни было, всегда проявляла свои лучшие качества — мягкость, порядочность, доброжелательность. Кэтрин знала: не было на земле ни одного человека, который мог бы вывести ее мать из себя, как не было никого, на ком бы она захотела выместить свою боль или горькую обиду.
В последний приезд матери к Кэтрин между ними произошла единственная в жизни ссора, а скорее даже не ссора, а спор по поводу семейного статуса дочери. Незамужнее положение Кэтрин вызывало беспокойство у матери и, по сути дела, являлось единственным поводом для разногласий между ними. Их споры, как правило, заканчивались тем, что Кэтрин — в который уже раз? — пыталась уговорить мать перебраться в Нью-Йорк, чтобы они могли чаще видеться.
Услышав звук приближающихся шагов, Кэтрин подняла голову и увидела перед собой Джеймса. Он спросил о папке, которую она должна была приготовить для него еще с вечера. Его лицо было задумчивым и чуточку грустным, и Кэтрин опять удивилась, не услышав от него ни слова в момент, когда передавала ему папку.
Вернувшись в кабинет, Джеймс медленно прикрыл за собой дверь… и как вкопанный замер на месте. С самого утра, как только он проснулся, на него нахлынули мысли о мисс Пирс и его отношении к ней. Принятое им вчера решение распрощаться с этой женщиной зависло где-то вверху между небом и землей и теперь с каждым часом становилось все более эфемерным, ирреальным. От нахлынувших мыслей голова у него шла кругом, и в ней едва находилось место для насущных рабочих проблем.
Джеймс снова потер лоб, запрокинул назад голову и резко встряхнулся, будто пытаясь освободиться от какого-то наваждения. Он стоял, прислонившись спиной к двери, и не чувствовал, как его ступни вминали в пол папку, минуту назад переданную секретаршей. И только когда его взгляд случайно скользнул по полу, он заметил у ног рассыпавшиеся бумажки.
Приведя в порядок папку, Джеймс положил ее на стол и уселся в кресло. Самообладание вернулось к нему, и теперь он мог все взвесить спокойно, не торопясь.
Прежде всего, к своему собственному удивлению, в телефонном разговоре с матерью он не просто подтвердил, что мисс Пирс — его новая временная секретарша, а рассказал о ней гораздо больше, чем сам того ожидал. С его языка сорвалось, в частности, упоминание о том, что эта женщина работала в «Лэндмарк мануфэкчурерс» и что от всех его предыдущих помощниц ее отличал «поразительно высокий уровень квалификации».
Пауза, которую сделала миссис Роккаттер после эмоционального монолога сына о мисс Пирс, говорила ему о многом. Джеймсу стало ясно, что для его матери обсуждение с ним светских подробностей, касающихся Кэтрин, было такой же нелепостью, как и для него самого. Миссис Роккаттер и ее сын очень редко тешили друг друга беседами, тем более задушевными. И тем более о сотрудниках компании; эта тема вообще была негласным табу в их языковом общении.
После многозначительной паузы строгая мать начала увещевать взрослого сына в том смысле, чтобы его личные эмоции ни в коем случае не мешали делам компании. Выслушав ее, Джеймс почувствовал себя неопытным глупым юнцом. С каких пор она стала читать ему нотации? И до каких пор это будет продолжаться? Прошло уже немало лет после того бурного разговора, когда он не только напомнил ей, что скоро ему исполнится сорок, но и твердо заявил, что вполне способен принимать решения без мамочкиного вмешательства.
Да, он давно уже сам отвечал за свои поступки, ошибки и все прочее. Ряд уроков, которые преподнесла ему жизнь, обошелся дорого. Например, урок первой любви, когда он безумно увлекся Бьюлой Крэйдл. Они вместе учились тогда в колледже. Однако чувства юного Джеймса Роккаттера были отвергнуты. Зато, потерпев поражение, он смог отделаться от навязчивой идеи, будто любовь способна побеждать все, стать сильнее всего, даже истории предков. У Роккаттеров не было корней среди основателей Соединенных Штатов — самых первых переселенцев, прибывших в Америку из Англии на корабле «Мэйфлауэр». Но Джеймсу в годы юности, в годы ослепления первой любовью было невдомек, что даже такой факт мог повлиять на историю его любви…
Но и не имея предков среди «истинных» американцев, Роккаттеры все равно гордились своим прошлым, гордились тем, что сами основали, укрепили и возвысили свою сугубо американскую семейную династию. Хотя это и стоило некоторым представителям династии определенных усилий и нетрафаретных действий. К примеру, дед Джеймса по отцовской линии Брюс Роккаттер несколько лет тайно торговал самогонным виски. Он занимался этим в нарушение сухого закона, введенного в стране. Зато его подпольное ремесло помогло ему создать прочный финансовый фундамент для потомков.
Джеймс любил деда. Он считал Брюса настоящим сорвиголовой и на всю жизнь запомнил его рассказы о бурных приключениях, которые тот имел в молодости. У внука было подозрение, что дед вслух вспоминал о своем крутом прошлом, чтобы прежде всего позлить мать, а заодно и позабавить окружавших его слушателей.
