получается. Ангел, ты все вспомнишь и уйдешь.
- Ты устал,- от жалости заходится сердце. Провожу рукой по жесткому шраму.- Марк, очень тяжело жить лелея свою боль.
Он молчит. Знает все обо мне, но не расскажет. Будет ждать когда я вспомню сама. Это один из способов вырвать сердце из моей груди. Я понимаю. Изощренная пытка, которую уготовал мой персональный демон. В этом его план. Он хочет чтобы я сама поняла, что я тварь, не заслуживающая прощения.
- Тебе лучше знать, детка.
Ухмылка становится злой. Марк не отталкивает мою руку, замирает, словно прислушивающийся к инстинктам хищник. Всего на минуту я вижу в его глазах удовольствие.
- Ты ведь лучше всех знаешь, что такое боль, правда малышка? Ангел, тебе пора спать. А у меня есть работа.
Марк
Связи нет. Иконка на экране мобильника показывает полное ее отсутствие. За окнами рокочет гром. Отражаясь от скальных глыб звук усиливается вдвойне, и кажется земля вот-вот разверзнется и откроются адские врата. Ветер завывает, бросает в стекло тонны воды, стоящей стеной за кирпичными перегородками лачуги, больше похожей сейчас на ковчег известного всем старца. Только вот путников в нем сейчас всего два.
Ангел сидит на полу, прижав к подбородку острые коленки и кажется не видит ничего вокруг. Ее не волнует стихия. Угасающий в очаге огонь, едва тлеющий на посеревших от пепла поленьях. Она где-то далеко. Настолько, что ни достать, ни долететь, не дотянуться. Только оболочка осязаема, но в ней не искры.
- Странное лето,- вдруг шепчет она, почти беззвучно. – Они тоже ушли летом.
- Кто они?- спрашиваю тихо, пытаясь рассмотреть лицо этой маленькой странной птички. Ее взгляд так же пуст, как и ее тело сейчас. Я знаю о ком она говорит. Только вот сама она кажется в каком – то трансе.
- Кто они? – уже осмысленно переспрашивает Ангелина, возвращаясь на грешную землю. Оглядывается удивленно, вздрагивает от очередного удара небесной стихии.
- Странное лето,- ухмыляюсь я.
То лето, когда я настиг убийцу моей семьи тоже было странным. Знойным, выжигающе – горячим, тяжелым, как работа кочегара. Асфальт плавился даже ночью, превращаясь в причудливые пляшущие миражи.
В первый раз я не смог его стереть с лица земли. Смалодушничал. Увидел, как тварь подсаживает в машину своего ребенка, помогает сесть счастливо – улыбающейся женщине. И я подумал, что не имею брать на себя обязанность бога. Тогда Ангел была другой. Не похоже на себя теперешнюю. Наверное потому я и не узнал ее в этом изможденном выпотрошенном полутрупе. Такая разительная промена.
От цветущей красавицы осталась лишь тень.
Михаил пришел ко мне по рекомендации очень серьезных людей. Холеный, уверенный в себе мужик. В его глазах постоянно плясали смешливые черти. Потом я понял – бесы бывают и такими. Да черт возьми, только такими они и должны быть - хитрыми и располагающим к доверию. Ему нужны были инвестиции, огромные деньги для верного дела. Да. Он смог меня убедить, и я повелся как мальчишка. Я был простым офисным клерком, карьера которого головокружительно неслась вверх. Головокружение от успехов позволяло считать себя богом.
- Мы станем безумно богаты,- голосом змея искусителя соблазнял Михаил. У него даже имя было, как у самого жестокого архангела, карающего грешников. Жадность – имя самого страшного из грехов. Жадность и тщеславие. Я оказался очень слабым.
- Мне жарко, — шепчет Ангел. Я наконец понимаю, почему она тут.
- Я разожгу камин.
Ноги деревенеют, когда прохожу мимо женщины, похожей на сломанную заводную игрушку. Интересно, когда ее губы в последний раз улыбались. Они потрескавшиеся и зализанные, как у ребенка. Окаймленные болезненно красной полосой. И мне вдруг остро хочется почувствовать их своими. Настолько, что в голове гудит турбина, а сердце рвет грудь, стараясь проломить ребра. Пахнет фиалками, да именно так я представляю этот аромат – смесь тонкого земельного и скошенной травы. И я вдруг понимаю, что моё состояние сейчас похоже на лютое горькое похмелье.
Огонь гаснет. Не желает разгораться, и я вдруг вижу тонкие пальцы, тянущиеся к тлеющим углям. Они ледяные. Беру ее руки в свои и подношу к губам. Я должен согреть эти маленькие ладошки, мне это безумно надо. Только так могу дышать. Удлиненные ногти, похоже на миндаль почти синие, бескровные.
- Марк, прости меня,- выдыхает Ангел.
- Я не могу простить даже себя,- горестно кричу, вскакивая на ноги. Эта ведьма разрушает мою уверенность в правильности моих же действий. Я столько лет лелеял в себе ненависть, и вдруг сдулся.
Она медленно поднимается, распрямляет костлявые плечики, так трогательно, как миниатюрный воробышек и я понимаю, что все мои убеждения летят к дьяволу в задницу.
Экран телефона вдруг оживает, заставляя меня очнуться от наваждения.
«В пряничном домике больше нет радости»
Я не представляю, что означают кислотно – алые буквы, но в груди разрывается огненная волна. Телефон разражается яростной трелью, и это начало конца. Знаю, чувствую.
Ангелина
Этот звонок – приглашение самого дьявола, я это знаю с первых звуков яростно –вибрирующей мелодии. Мне даже не нужно смотреть на закаменевшее лицо Марка, чтобы понять, что наш с ним круг замкнулся. Что мы повязаны, скованы, слились в один болезненный ком, из которого или не выберемся никогда, или только вместе.
- Ты останешься здесь,- выплевывает этот непонятный мне, несносный мужчина.
- Нет,- выпятив вперед подбородок отвечаю я. Только бы не отвести взгляд от его глаз, ставших вдруг волчьими, страшными. Сейчас он может развеять меня в прах, стереть с лица земли.
Ветер на улице воет, словно дикий шакал. Дождь колотит в крышу крупными каплями. Я не могу остаться одна. Только не снова. Мне почему – то, кажется, что одиночества я боюсь больше чем гнева Марка.
- Ехать по горной дороге в такую погоду – самоубийство,- выдыхаю, собравшись с духом.-
- Тебе то что с того? – украшенная шрамом щека дергается, губы расползаются в подобии улыбки.
- Я тут сдохну одна, если ты не вернешься. Ты же
