– Эй, там! Ты выглядишь, как в воду опущенная.
Я подняла голову и увидела Хейли. В руках она держала поднос с ланчем. Я улыбнулась:
– И тебе привет!
– Можно присесть? – я кивнула. – Ты в порядке?
– Да. Я просто только что от Анны Блеквелл. Господи, так печально видеть, как бедная девочка угасает с каждым днем.
– Я знаю, – Хейли села и переставила с подноса на стол миску перлового супа и целую кучу разных крекеров. – Я была наверху сегодня утром. Она даже пошевелиться не могла.
Я кивнула.
– Ее мама сейчас с ней. Она вся испереживалась.
– Я могу ее понять.
Хейли улыбнулась, но эта улыбка была такой грустной. Я подумала о ее отце. Как Хейли с этим справляется? И как справляется ее мама, проводящая с ним все время?
– Твоя мама, должно быть, очень сильная женщина, Хейли.
Она коротко глянула на меня и принялась крошить крекер в суп.
– Это да. Она сильная. Отцу сегодня назначили новое лекарство.
– Какое?
– Аванекс.
– Это хороший препарат. Надеюсь, он ему подойдет.
– Да, я тоже.
Она посмотрела на меня. Проглотила ложку замечательно пахнущего супа.
– Ну, расскажи мне о себе, Энди. Ты замужем? У тебя кто-то есть?
– Да, есть. А ты как? Замужем? – меня так и распирало от любопытства. Что же у Хейли с личной жизнью?
– Была замужем. Целых два года, – кивнула она.
Я была удивлена, но не сильно.
– И когда твой брак закончился?
– Дай бог памяти, лет пять назад? Да, время просто бежит. Мы оба еще учились… и оба были слишком молодыми.
– Как его звали?
– Лонни.
– Ух ты! Я пытаюсь представить себе, как ты шла к алтарю, – я улыбнулась и подперла щеку кулаком.
– Ну, я как раз к алтарю и не шла, – ухмыльнулась она. – У нас не было столько денег, чтобы устраивать церемонию в церкви, да и времени тоже. Мои родители и Холден прилетели, и мы заключили брак у мирового судьи. Наши предки устроили большой прием. Было мило.
– Тебе нравилось быть замужем?
– Это было нормально, если можно так сказать. Я думаю, если бы мы поженились по более серьезным причинам, чем необходимость платить за жилье и не беспокоиться о том, с кем встречаться, пока учишься, наш брак протянул бы дольше.
Она улыбнулась, я тоже.
– Ты так спокойно об этом говоришь…
– О да, я в полном порядке. Мы до сих пор общаемся при случае. Он теперь на Аляске. Единственный врач на несколько крохотных городков в округе.
– Это круто.
– Доктор Литтман, перезвоните на 407й. Доктор Литтман, перезвоните на 407й.
Я вздохнула и встала.
– Ну, я лучше побегу. Увидимся позже?
– Можешь не сомневаться, – улыбнулась мне Хейли.
Выйдя из кафетерия, я поспешила в небольшую комнату ожидания для персонала и родственников пациентов. Там, кроме нескольких кресел, автомата с газировкой, микроволновки и кофеварки было еще несколько телефонных аппаратов. Я присела в одно из кресел и набрала номер.
– Это доктор Литтман.
– Доктор, это сестра Вилсон. Вам лучше подойти к нам, причем побыстрее!
Она всегда была такой невозмутимой и сосредоточенной, а сейчас ее взволнованный голос заставил меня вздрогнуть. У меня возникло чувство, что я знаю, что происходит.
– Уже иду!
Я было рванула к лифту, но решила, что по лестнице будет быстрее. Мои шаги гулко отдавались в пролетах, руки скользили по перилам, пока я бежала, перепрыгивая по две ступеньки за раз.
В отделении я быстро прошла к палате 301. В коридоре стояла плачущая мама Анны, и я почувствовала комок в горле. В палате несколько врачей лихорадочно колдовали над молодой женщиной, возле стены стоял священник и что-то бормотал себе под нос.
Я повернулась к маме Анны. Она подняла голову, заметила меня и неожиданно резко обняла.
– Что случилось? – спросила я.
– Она перестала дышать, – всхлипнула она.
Я прислушалась к врачам в палате, пытаясь понять, что они делают, и в каком состоянии Анна. Равномерный шум аппарата искусственного кровообращения заставил меня вздрогнуть. Потом, как будто обретя второе дыхание, аппарат начал пищать в такт заработавшему серцу.
Я шумно выдохнула и отстранилась.
– Подождите минутку, пожалуйста, – с этими словами я прошла в палату.
Врачи собирали оборудование, глаза Анны были открыты, половину лица все еще закрывала кислородная маска. Она посмотрела на меня, и со вздохом облегчения я вышла в коридор.
– Она в порядке.
Ее мама снова сжала меня в сокрушительном объятии и расплакалась еще сильнее. Из палаты вышел священник и встал рядом. Мама Анны повернулась к нему:
– Спасибо вам, отец Грей. Большое спасибо, что пришли.
Пожилой мужчина улыбнулся ей и охватил ее ладони своими:
– Теперь с ней все будет хорошо. И я всегда буду здесь, если я вам нужен.
Она кивнула.
– Благослови тебя Бог, дитя. И благослови Анну, – улыбнувшись нам обеим, он ушел.
– Мне нужно позвонить. Спасибо вам, доктор Литтман, – она еще раз обняла меня и пошла к телефонам.
Я глубоко вдохнула и вернулась в палату 301. Я сидела на стуле и смотрела на Анну. Ее веки вздрогнули, и она посмотрела на меня, попыталась протянуть руку. Я еще мгновение взирала на нее, потом потянулась и взяла ее руку в свои. Ее ладонь была холодной и липкой, но чувствовать, как она сжимает мои пальцы, было чертовски здорово.
– Ты ужасно перепугала нас, Анна, – сказала я негромко. Она слабо улыбнулась.
– Извините, – едва слышно прошелестела она, но я все равно услышала и улыбнулась.
– Не за что извиняться. Мы просто ужасно рады.
Она посмотрела на меня, потом потянулась рукой к лицу и сняла кислородную маску.
– Доктор Литтман?
– Да?
– Как вас зовут? По имени?
Я почувствовала, как в горле встал комок, и я испугалась, что вот-вот расплачусь. Взяв себя в руки, я ответила:
– Энди.
– Моего мужа тоже так зовут. Эндрю, – улыбнулась она.
– Ну, у него явно хорошее имя.
Она еще шире улыбнулась и кивнула:
– Он хороший человек. И у нас есть дочка, ей четыре.
– Как ее зовут? – я начала медленно, успокаивающе гладить ее по руке.
– Саванна…
Она раскашлялась, и я вернула маску на место.
– У нее очень красивое имя, Анна.
– Какого черта происходит с моей женой?!
Я повернулась и увидела, как в палату входит мужчина в сопровождении лечащего врача Анны. Я быстро поднялась, освобождая место у постели.
– Детка! – он обнял ее сильно, но нежно, и мягко отвел с ее лба мокрую прядь волос. Его глаза излучали такую невероятную любовь, что я попятилась к выходу, чувствуя, что стала свидетельницей чего-то очень личного, очень особенного. Я знала, что мне придется сделать вечером, и меня охватила печаль.
