с табуретки, когда со стороны комнат раздался оглушительный вопль. Он вскочил, задев стол, побежать не успел — мелкий паршивец уже возник на кухне, потрясая большой коробкой.
— Это тот поезд? Да? Да? Ой, какой красивый! Пап, смотри! Тетя Эльга, можно я открою, потрогаю?
— Зайди в комнату, с остальными познакомься. Этот откроем сейчас, конечно.
Коробка шлепнулась на стол. Брант уставился на миниатюрный тепловоз и вагоны. Картонные ячейки были затянуты прозрачной пленкой, позволявшей рассмотреть детали и надписи. «Зимняя Олимпиада-80».
— Сувенирный, — объяснила ему Эльга. — Два дня назад из столицы прислали. Я не распаковывала, подумала, что Айкену будет интересно.
Из глубины квартиры неслись невнятные причитания и повизгивания.
— Он до железки добрался, — улыбнулась Эльга. — Посмотрите сами, там нет ничего опасного. Айкен не поранится.
Брант снова чихнул, прогоняя щекотавший ноздри аромат духов, пошел посмотреть. Не столько из опасений, сколько из любопытства. Заглянул и застыл на пороге комнаты, в которой жили взрослые игрушки. Большую часть пространства занимал стол. Камул милостивый, на нем была потрясающая копия настоящей железной дороги — крохотный, но гордый вокзал, расходящиеся во все стороны ветки, паровозы, вагоны, станции, деревья, семафоры, будки стрелочников, переезды. Айкен метался вокруг стола, тихо попискивая. Тянулся потрогать, тут же отдергивал руку, прятал за спину.
— Ну, как вам? — Эльга скрестила руки на груди, посмотрела вопросительно.
— Это… это как сказка, — честно ответил Брант.
— Как будто кто-то заколдовал! — подхватил Айкен. — Заколдовал вокзал и поезда, а ты их унесла к себе домой. Или это ты волшебница. Рассердилась на вокзал и заколдовала.
Эльга рассмеялась искренне, светлея лицом:
— За что на вокзал сердиться? Нет, я бы так колдовать не стала.
Айкен не желал отлипать от стола, и Эльга с Брантом нагрузили и принесли в комнату поднос с чаем, бутербродами и тортом. Эльга повесила на спинку стула влажное полотенце для Айкена — «вытирай руки, не заляпывай пути кремом» — сама села на другой стул, включила миниатюрный пульт, начала нажимать на кнопки. Игрушечное царство ожило. Тепловозы, деловито жужжа, потащили вагоны по рельсам. Семафоры замигали, на переездах опустились шлагбаумы.
— А куда новый поезд? — спросил Айкен, жадно следивший за каждым игрушечным движением.
— Поставим на этот путь, — Эльга постучала пальцем по одной из веток. — Пусть возит олимпийцев в порт. Мне должны прислать пассажиров. Пять колец, пять команд: лисы, люди, рыси, медведи и волки.
— Надо построить Антанамо, — Айкен показал на свободный угол стола. — Вот тут. Немножко моря и еще один вокзал.
— Если захочешь — сделаем.
Брант следил за движением поездов, слушал разговор и соскальзывал в дрему — наработался за неделю, устал. Квартира Эльги умиротворяла, дарила ощущение безопасности. Может быть, потому что хозяйка — добродушная лисица. А может, из-за игрушек и цветов на подоконниках.
«Салфетки и герани», — вспомнил он.
Эльга разбудила его, когда стрелки часов подбирались к пяти. Брант дернулся, перехватил коснувшуюся плеча руку. Тут же извинился, да толку мало было — безобидная лисица испугалась, отступила, пошатнувшись, схватилась за стол.
— Я поставила чайник. Айкен согласился съесть еще кусочек торта. Может быть, вы тоже перекусите?
— Нет, — Брант провел ладонями по лицу, прогнал следы мутного сна. — Спасибо. Я не голоден.
На самом деле есть хотелось ужасно, и он едва вытерпел, пока Айкен расправится с тортом. Вторую серию игр с железной дорогой Брант запретил и потащил сына домой. Во время прощания произошло что-то непонятное — Эльга ухитрилась впихнуть ему большой пакет с едой, а он не смог отказаться. Присмирел под её строгим взглядом, выслушал: «Это для Айкена» и растерял возражения.
— Надеюсь, вы приведете его в следующий выходной, чтобы он поиграл вдоволь.
Брант сказал «да» и загнал себя в ловушку — его перестали спрашивать «Можно или нельзя?» и только назначали даты.
Они пришли к Эльге в следующее воскресенье. И потом, на неделе, в среду, потому что из столицы приехала посылка с коллекционными олимпийцами. А после среды в субботу, чтобы достраивать второй вокзал. Брант каждый раз отказывался от обеда или ужина — негоже альфе есть хлеб лисицы, не принося ничего взамен и не отрабатывая. Айкену поесть не запрещал, не для ребенка эти принципы.
Эльга молча принимала его заскоки. Ни на чем не настаивала, спрашивала дозволения, прежде чем подарить Айкену какую-нибудь мелочь, не пыталась зазвать в дом без Бранта. О себе почти ничего не рассказывала, и с расспросами не лезла. Только однажды, когда утомившийся Айкен заснул за столом под жужжание паровозов, задала вопрос:
— Не будет ли проблем со стороны матери? Она не против того, что вы приходите ко мне в гости?
— Нет, — ответил Брант.
На этом тема личной жизни была закрыта. Брант этому и радовался, и сожалел одновременно. Симпатия к Эльге росла, пускала корни, прорастая в душу, как цепкий и неистребимый хмель, заплетавший деревенские заборы. Не было полыхнувшей страсти, как с Ильзе — тогда будто бензина в костер кто-то плеснул — зато крепло желание оберегать, расширить невидимый круг защиты, объединить Айкена с Эльгой. Бранту приходилось себя одергивать, подавлять желание носить Эльгу на руках.
Лис постоянно твердил: «Позови ее к нам в гости, я поймаю ей мышь». Брант эти речи игнорировал — глупость хвостатый придумал, Эльга в их развалюху не пойдет, а если и заглянет на минутку, то сморщит носик и уедет, брезгливо содрогаясь при слове «мышь». Не надо ей такое, слишком городская.
Брант понимал — кремовую красавицу интересует только Айкен. Наверное, материнский инстинкт проснулся. У самой-то лисят нет, и лиса нет, это совершенно точно. Заведет, не заведет, а с ребенком хочется повозиться. И Айкен к Эльге ластится, тянется… Брант тут сбоку припеку. Уйди, оставь их вдвоем, мигом о нем забудут. Эту прорывающуюся ревность Брант тоже подавлял. Отвлекался ежедневной работой и делами. Мотался с Айкеном по магазинам, покупая ему осенние и зимние вещи, относил документы в подготовительную школу и поликлинику, в Дом Культуры железнодорожников, где они долго выбирали дело по душе. Айкен не захотел заниматься спортом, после нескольких пробных уроков остался в изостудии. Брант понимал, что это влияние Эльги, но не препятствовал, не запихивал сына на бокс. Рисовать научится — хорошо. А бокс этот — забава. Брант без всякого бокса ударом кулака любого противника укладывает. И Айкен уложит, если припрет.
Временами накатывало отчаяние. Брант был непрошибаемым. Отказывался от еды, больше не целовал ей руку, а пока они с Айкеном запускали поезда, спал, сидя на стуле, привалившись к стене. Лисица помалкивала, как будто
