Зал взорвался аплодисментами в память о великом режиссере.
Стэнли подождал, когда вновь воцарится тишина и продолжил:
— Я не могу уйти со сцены, не сказав спасибо еще одному человеку, которого, к сожалению, нет рядом со мной. Но я надеюсь, что он меня слышит, потому что именно благодаря ему я вновь научился любить…
Дальнейшее Линда не разобрала из-за возникших помех. Она выключила радиоприемник и прислушалась к шуму дождя за стенами хижины. Похоже, тот зарядил надолго.
Молодая женщина вздохнула, гоня от себя невеселые мысли, и, устроившись поудобнее на циновке, придвинула к себе письменные принадлежности. Следовало закончить письмо к Крису.
…надеюсь, что негативы, которые я тебе выслала, ты благополучно получил и отнес в издательство. Жди следующую партию. Очень сожалею, что не смогла присутствовать на открытии твоей выставки в Вашингтоне, но зато я читала рецензии в «Вашингтон пост» и радовалась за тебя.
Огромное спасибо за набор объективов. Они пришлись кстати, так как во время последнего переезда мои были безнадежно испорчены.
Ты спрашиваешь в своем последнем письме, не жалею ли я о том, что загнала себя в глушь, отказавшись от всех благ цивилизации. Отвечаю: ни капельки! Поскольку именно здесь, где жизнь идет накоротке с природой, не оскверненной вмешательством человека, я начала понимать свое подлинное предназначение и несказанно рада этому.
Вот, собственно, и все новости. Сейчас льет дождь, но, когда он закончится, из-за туч выглянет солнце. Так же и в моей жизни.
Пока,
твоя Линда Ривелли.
P.S. Передай папе, что письмо для него я вышлю отдельно.
Пиши мне «до востребования» на прежний адрес.
— Мистер Спейси! Через двадцать минут будем на месте! — Пилот пытался перекричать шум вертолета.
Стэнли облегченно вздохнул. Наконец-то утомительное путешествие приближалось к завершению.
Все началось со сценария, который он обнаружил в бунгало Генри Стоуна. Его действие разворачивалось на фоне грязных политических игр вокруг небольшого южноамериканского государства, во главе которого стоял диктатор. Старый режиссер написал его незадолго до смерти и, очевидно, собирался снимать по нему фильм, так как на полях текста имелись многочисленные пометки, касающиеся технической стороны съемок.
Стэнли решил осуществить задумку умершего мастера. Это был первый фильм, в котором он выступал как режиссер. Основной материал был отснят на студии в Голливуде. Оставались натурные съемки. Один из знакомых Стэнли, служивший консультантом по южноамериканскому вопросу при министерстве иностранных дел, оказал содействие в оформлении необходимых документов.
Так и получилось, что благодаря тайным политическим пружинам и «милостивому» разрешению диктатора Орвильо, подкрепленному солидной суммой денег на его личном счету в швейцарском банке, Стэнли Спейси летел снимать фильм об этих самых «пружинах» и диктаторе непосредственно на место действия. Съемочная группа вылетела сутками раньше, чтобы успеть проверить аппаратуру и подготовить ее к работе.
Наблюдая в иллюминатор живописную дикую природу, Стэнли вспомнил Линду.
Прошло два года с того момента, как она исчезла из его жизни. Просто ушла, оставив легкий аромат духов на подушке. Без объяснений и прощаний. Растворилась, как фантом, словно ее и вовсе не было в его судьбе.
И только многочисленные фоторепортажи из разных уголков земли, подписанные «Л. Ривелли», говорили о том, что она реальна. Неизвестный друг пунктуально присылал на его домашний адрес все журналы, в которых печатались работы Линды. Благодаря им он мог следить за тем, как растет ее талант.
Из них он узнал, что ЮНИСЭФ удостоил ее награды за серию фотографий о детях в Кампучии, а Международный Красный Крест назначил своим представителем в Югославии во время военных действий. Затем голливудская папарацци растворилась в индийских трущобах, которые спустя некоторое время выпустили из своих недр серьезного борца за торжество добра в мире. Такого, каким был Генри Стоун, такого, каким мечтал стать Стэнли Спейси…
— Мы на месте!
Пилот совершил мягкую посадку на взлетной полосе и, обернувшись к пассажиру, показал на спешащих к вертолету вооруженных до зубов людей в сопровождении бронетранспортера.
— Вас встречает сам диктатор.
Вот уже в течение нескольких часов Линда Ривелли, независимый фоторепортер, следовала в цепи партизанского отряда Сантаньи. Из них последние два часа пришлось буквально плыть по реке, держа фотокамеру над головой. А что ей было делать, если диктатор Орвильо отказал во въездной визе? Пришлось искать другие способы проникновения на территорию подвластного ему государства.
Линда давно точила на него зуб — с тех пор как до нее стали доходить слухи о массовых репрессиях, с помощью которых диктатор удерживался у власти. Когда же она узнала о казни молодого фотографа, с которым ей пришлось работать в Кампучии и чья смерть в мировой прессе была представлена как несчастный случай, ее терпению пришел конец. Связавшись с представителями повстанческой армии, Линда убедила их в необходимости рассказать миру правду о подлинном лице Орвильо.
Стараясь не отставать от впереди идущего, Линда подумала о том, что в следующий раз обзаведется специальным водонепроницаемым чехлом для фотокамеры, чтобы не трястись каждый раз, переправляясь через очередной водоем.
Наконец отряд из двенадцати человек выбрался на сушу и Сантанья скомандовал привал.
Пристроив камеру на безопасное место, Линда устало опустилась на землю и вопросительно посмотрела на командира. Орландо Сантанья, в прошлом студент медицинского университета, прервавший учебу ради борьбы за освобождение своего народа от тирании, происходил из известной в стране семьи. Линде нравилась его безудержная вера в то, что справедливость в конце концов восторжествует. Она часто беседовала с ним, поражаясь отнюдь не идеалистическим суждениям молодого человека, который в полной мере осознавал всю опасность своего положения и все же находил силы твердо следовать однажды выбранному пути. Наверное, именно поэтому множество людей, не колеблясь, вверили ему свои судьбы, всецело полагаясь на его решение.
Вот и сейчас горстка усталых людей готова была по приказу своего командира отправиться дальше. Но он, покачав головой, приказал устраиваться на ночлег. И эта человечность тоже импонировала Линде в характере повстанца.
