– А вы знаете, каким Ричард был до смерти жены! – Эткинс воодушевленно развел руками. – Он каждый год на Рождество покупал для школы спортивный инвентарь, мебель – короче, многое из того, что было нужно детям, даже когда Кевин еще не учился у нас. А еще…
Следующие полчаса Сэм слушала хвалебную оду Ричарду Канингену. И спортсмен, и умница, и мужчина во всех смыслах этого слова, и ученый, и прекрасный лектор, и разве что не святой. Разумеется, все это она слышала и раньше: сперва от Джессики, потом от своих соседей, потом от коллег. И все наперебой сокрушались, что такой человек гибнет, а сделать ничего нельзя. Поэтому Сэм слушала судью вполуха. Однако скучно ей не было. Мистер Эткинс представлял собой весьма и весьма забавное зрелище, и стоило потерять полчаса свободного времени, чтобы вдоволь насмотреться на природные метаморфозы. Тот, кто видел судью в первый раз, не мог не ошибиться. Метр девяносто пять ростом, широкоплечий, мистер Эткинс производил впечатление здоровяка. Эдакого Шварценеггера американской провинции. Очень правильное, красивое лицо, идеальное для мужчины телосложение. С такой внешностью нужно идти рекламировать спортивные снаряды или штурмовать Голливуд, благо не долго придется, так как таких парней сразу берут. Не говоря уже о карьере баскетболиста. Но вот незадача! Сам судья, живое воплощение мужественности, считал себя чуть ли не уродом среди нормальных людей. Он жутко стеснялся своих габаритов и от этого постоянно сутулился, стараясь казаться ниже. Смешно и даже жалко было наблюдать, как человек, к которому природа была столь благосклонна, сделав его чуть ли ни эталоном, прячется, ломает себя, желая стать незаметным. Оклендцы прозвали Эткинса Майклом Джорданом. Не заметить его, идущего в суд в своем строгом черном пальто, было просто невозможно. И, конечно, люди отпускали шуточки и складывали анекдоты, многие из которых Сэм уже довелось услышать. И это притом, что во внешности Эткинса не было ровным счетом ничего смешного. Просто он сам настолько стеснялся ее, так конфузился всякий раз, когда случайно задевал на улице фонарный столб или чей-нибудь прилавок, что трудно было оставаться серьезным. Как удивительно иногда получается: гигант, которому судьба дала бонус во всех профессиях, кроме интеллектуальных, пошел учиться на юриста и получил классическое образование. Но и здесь бедняга не прижился в полном смысле этого слова. Судопроизводство требует от человека объективности, иногда суровости, а мистер Эткинс вряд ли смог бы отправить кого бы то ни было на электрический стул или приговорить к пожизненному заключению. Нет. Слишком добрый. Таким людям следует работать в детском саду или начальной школе. Отзывчивый, щедрый, готовый всем и вся прийти на помощь, он при своем огромном размере был так же велик душой, как и телом. И вот теперь Эткинс разгуливал взад-вперед по кабинету и пытался по своему обыкновению помирить всех со всеми. Вероятно, слова о том, что Сэм побывала в доме Канингенов, судья воспринял несколько иначе, чем следовало. Он решил, что новый психолог с энтузиазмом возьмется за это дело и поможет его уладить. Лицо Эткинса светилось благодарностью.
– Я так рад, что вы согласились помочь!
Это, когда, интересно, я согласилась? – подумала Сэм, но разочаровывать судью теперь было просто немыслимо.
– О! Вы работали в Сан-Франциско, у вас много опыта. Конечно, мы все вам поможем, я например, хоть сейчас к вашим услугам. Просите что угодно! Кстати, шериф мой друг.
– Да-да. – Сэм поняла, что, если сейчас судью не остановить, он, пожалуй, проговорит еще несколько часов без ущерба для собственной психики и голосовых связок. – Я, безусловно, попробую, но ничего не гарантирую.
Сэм встала и взяла сумочку, показывая, что собирается уходить.
– Давайте я вас провожу, – тут же предложил судья. – Вы знаете, я знавал Ричарда еще до того, как семья…
В этот вечер Сэм едва добрела до постели, сил принять душ у нее не осталось. Эткинс ушел уже ночью, и если бы ему не позвонила его обеспокоенная жена, то, наверное, остался бы до утра.
В комнате было свежо и пахло какими-то поздними цветами, что распустились под окном, в саду. Только проведя в Окленде первую ночь, Сэм поняла, почему многие жители больших городов стремятся перебраться куда подальше от цивилизации. Сама она и жила и училась в мегаполисах, проводя на природе в детском лагере только каникулы. Но теперь… Эта тишина, эти ароматы, свежий воздух. Сэм стала чувствовать себя гораздо лучше, успокоилась, проблема с Реем, которая раньше в прямом смысле слова изводила, как-то стерлась, забылась. Больше не было напряжения, необходимости зажимать себя в стальные тиски воли.
Сэм скинула одежду и, завернувшись в одеяло (она обожала спать обнаженной), закрыла глаза. Можно вдохнуть полной грудью: завтра выходной и не нужно никуда идти. Только навестить Канингенов. Сэм стало не по себе при этой мысли. Конечно, судья человек очень милый, будет жаль его огорчать, да и служебный долг забывать не нужно, к тому же и обещание, данное Джессике – хотя бы попробовать разобраться в сложившейся ситуации, – все это, разумеется, очень важные причины. Но Сэм чувствовала, что пойдет туда завтра не из-за них. Нет, не стоит обманывать саму себя. Хватит, один раз она уже наступила на эти грабли… Так было в прошлый раз.
Рей с каждым днем все более и более отдалялся, а Сэм мучилась самыми разными предположениями, начиная от изменений в собственной внешности и заканчивая патологическим страхом перед браком у партнера. Так или иначе, но она искала причину в себе. Пробовала поговорить, но Рей отмалчивался, а мысли об измене ей и в голову не приходили. Потом Сэм в одно прекрасное утро случайно нашла в кармане его брюк чей-то колпачок от помады. Подозрения, зародившиеся в ту же минуту, быстро подтвердились. Волосы на одежде, окурки с красным обрамлением в машине, несколько припрятанных бокалов и бутылка шампанского под сиденьем. Все было столь очевидно, что оставалось лишь собрать вещи и уйти, но Сэм решила остаться. Она выдумала целую уйму отговорок от собственных подозрений и, зная в глубине души, что обманута, все надеялась на мимолетное увлечение. Рей вернется, погуляет на стороне, развлечется, а потом придет к ней, никуда не денется. Однако прошел месяц, два, ситуация не изменилась. И каждый день Рей изменял все более нахально, открыто. Сэм страдала, но не решалась заговорить первой, а он, вероятно желая скинуть ответственность, ждал именно этого. Вот тогда-то у нее и начали открываться глаза. Трус. Самый обыкновенный заурядный трус, бегающий от женщины, которая даже женой ему не приходится. Обманщик. Не может сказать прямо, все виляет. Неизвестно, сколько еще продолжалась бы эта игра в кошки-мышки, но Сэм, утратившей часть иллюзий, захотелось наконец правды. И она перешла в наступление. Найдя новую улику не игнорировала ее отныне, а предъявляла любовнику претензии. Рей вяло выкручивался, не слишком утруждая себя выдумыванием отговорок. Сэм видела, что стала безразлична ему, но снова делала ставку на самообман. Любит, это временное, мелкая интрижка, надо уметь прощать. Так постепенно подошел тот вечер, когда разбились зеркало и хрустальная пепельница в форме половинки грецкого ореха.
