немного странно, такое случилось впервые. Раньше, когда ей было лет семнадцать, и она уговаривала взять ее с собой, обещая раствориться в толпе и не мешать ему отрываться, Роман никогда не соглашался. Утверждал, что ему некогда следить за малышней и вытирать ей нос. Когда она стала совершеннолетней, Марьяне и в голову не приходило провести вечер в клубе с братом. У него была своя компания, у нее своя, их интересы не пересекались, клубы они предпочитали разные. А теперь он идет танцевать с ней и ее друзьями. Дома это было бы странно, но здесь, на отдыхе, все по-другому.
Сначала они держались все вместе, потом Лось и Кузя растворились в толпе, Марьяна мельком видела их у стойки, где они развлекали каких-то девушек. Через какое-то время исчезли и Роман с Катей – видимо, пошли отдохнуть, все-таки возраст совсем не юный, не выдерживают заводных ритмов…
Марьяна выпила один коктейль и этим решила ограничиться. Она знала, как на нее влияет алкоголь – на следующий день совершенно нет сил, а ведь ей еще на лыжах кататься. Вообще на горнолыжных курортах в клубах должны подавать не алкоголь, а кипяченое молоко – здесь же одни спортсмены. Девушка поделилась этой идеей со своим спутником, и он ее полностью одобрил.
– Кипяченое молоко у них вряд ли найдется, а вот молочный коктейль, я уверен, соорудят. Хочешь?
– Хочу. Только давай отсюда выберемся, отдышимся немного.
Они отыскали диванчик в спокойном месте и заказали шоколадно-банановые коктейли.
– Как в детском саду, – сказал Сеня.
– Почему сразу такие сравнения? Я лично часто пью молочные коктейли.
– Ничего удивительного.
– Что ты хочешь сказать?
– Намекаю на твой юный возраст.
– Что? Это ты мне говоришь? Да ты всего пару лет назад носил ленточку выпускника школы!
– Допустим, не пару лет назад…
– Ну три. Максимум четыре. Ты на каком курсе?
– Марьяна, послушай, я все время хочу тебе сказать…
– Вот и наши коктейли. Только попробуй сказать, что это невкусно. Ну? – спросила она, когда содержимое стаканов уменьшилось наполовину.
– Не так плохо, как я думал, – согласился Сеня. – Еще бы поменьше шоколада. И бананов. И молока с мороженым, по-моему, тоже слишком много. А так – в самый раз.
– Эх, ничего ты не понимаешь, – вздохнула Марьяна. – Может, ты и «Графские развалины» не любишь?
– Что еще за чудо природы?
– Мой любимый торт.
– Звучит как-то не очень аппетитно. Ты уверена, что его можно есть?
– И шоколад с цукатами не любишь? И эклеры с заварным кремом? И тирамису?
– Да как-то… не особо, если честно.
– Ну, тогда нам с тобой вообще не о чем говорить, – девушка демонстративно надула губы и отвернулась.
– Марьяна, нам как раз очень нужно поговорить. Я должен тебе признаться…
– Не надо, – испуганно произнесла она. – Пошли лучше танцевать.
Арсений понимал, что с каждым часом, даже с каждой минутой ситуация все больше и больше запутывается. И чем дольше он тянет, тем труднее будет рассказать обо всем Марьяне, и тем хуже будут последствия. Он много раз пытался начать разговор на волнующую его тему, но все время что-то мешало. Кто-то нарушал их уединение, Марьяна переводила разговор в другое русло, он сам тушевался и говорил совсем не то, что собирался сказать…
Главная причина, конечно, заключалась в нем самом. Конечно, обстоятельства не благоприятствовали объяснению, но обстоятельства, при желании, можно было преодолеть. В его силах было создать ситуацию, когда Марьяне пришлось бы его выслушать. Но он боялся.
Он десятки раз пытался представить, какой будет ее реакция, когда Марьяна узнает, что он ее обманул, выдал себя совсем не за того, кем является на самом деле. К сожалению, надеяться на то, что она отнесется к этому, как к забавной шутке, не приходилось. Если бы он сказал ей сразу… Но тогда все было бы по-другому. Разве была бы она с ним такой непосредственной и простой, если бы знала, что он директор «Синей птицы»? Конечно, нет. Она была бы воспринимала его как друга старшего брата, как возможного начальника. Смотрела бы снизу вверх. А ему были очень дороги сложившиеся за эти два дня отношения. Ему нравилось, что Марьяна относится к нему как к своему ровеснику, иногда даже несколько покровительственно… это было бы забавно, если бы не грозило неминуемой расплатой.
Она была такой милой, естественной и такой красивой, что у него мурашки бегали по загривку, когда он на нее смотрел. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись совершенно очаровательные ямочки. Почему-то они трогали его почти до слез… И ее глаза. Ее взгляд, немного исподлобья, когда она боится показать свой интерес к нему и делает вид, что ей все равно. Но он чувствует, как прерывается ее дыхание, когда он берет ее за руку. И он помнит, как ее губы отвечали на его поцелуй… И все это может разрушиться в одно мгновение.
Почему все получилось так глупо? Почему он не познакомился с ней в другом месте, при других обстоятельствах? Хотя было бы гораздо хуже, если бы он впервые увидел ее в тот момент, когда она пришла устраиваться на работу в «Синюю птицу». Он стал бы начальником, который старается завести роман со своей молоденькой подчиненной. Это выглядело бы отвратительно.
Получается, судьба дала ему уникальный шанс. Он смог увидеть ее такой, какая она на самом деле, не давить на нее своим возрастом и главенствующим положением. Как теперь объяснить ей все, какие найти слова, чтобы она поняла, что у него и в мыслях не было смеяться над ней, что для него это не развлечение, что он испытывает настоящие, очень сильные чувства. Такие, каких не испытывал никогда в жизни и которые он пока еще боится назвать, даже для себя самого. Для него эти два дня стали вечностью. С одной стороны – прекрасной, блаженной, а с другой – мучительной.
Сегодня он опять не сказал ей. Он пытался несколько раз, последняя его неудачная попытка состоялась в клубе. Он был решителен, прямо заявил, что ему нужно кое в чем признаться, а она, видимо, истолковала его слова совершенно неправильно. Подумала, что он будет говорить о чувствах. Для нее это слишком быстро. Она еще не готова. Она относится к нему не просто как к другу, но пока не хочет в этом признаваться.
А проводить ее ему не удалось. Откуда ни возьмись, появился Самовар со своей женой, и она ушла с ними. На прощанье брат Марьяны шепнул, что у него остался один день. Потом он
