пролетел в хлопотах, связанных с предстоящей поездкой. Выезжать они должны были завтра спозаранку. По дороге домой Георгий чувствовал себя совершенно иначе чем утром этого же дня, когда он шёл на работу. Теперь он понял, что означает выражение про бабочек в животе. Единственным его опасением было то, что из-за охватившего его предвкушения совместного времени с Гансом он не сможет уснуть и будет ворочаться в ожидании завтрашнего дня.
Когда он уже засыпал, на его телефон пришла СМС от Ганса: «Жду с нетерпением завтра. Целую». Он улыбнулся, отправил в ответ картинку-сердечко и вопреки своим опасениям, крепко уснул, как только голова коснулась подушки.
Выезжали рано утром. Блестящая новенькая буханка лихо затормозила у подъезда где уже стоял с рюкзаком Георгий.
— Жорик, я это, за тобой первым, потом за иностранцем. А то начнёт лопотать на своём — не пойму! — весело прокричал ему с водительского сидения Владимир, пожилой водитель, которого они иногда нанимали для поездок как по городу, так и в командировки в пределах области.
Мигом промчав по ещё пустынному городу они остановились у гостиницы Ганса. Оставив Владимира придирчиво осматривающего средство их передвижения на парковке, Георгий вошёл в холл отеля. Ганс уже выписывался и услышав перезвон колокольчиков на входе, обернулся и приветливо помахал. Георгий улыбнулся в ответ. Ему всё ещё казалось что это сон. И слегка туманное утро, и голубое небо с лёгким ветерком, и предстоящая поездка за триста с лишним километров и несколько дней вместе, вдвоём. Всё было таким нереальным и он ещё раз улыбнулся прекрасно понимая что это не сон.
— В Ачинске остановимся, ноги разомнём, через пару часов. — сказал водитель, когда они устроились.
— Дядь Володь, а вы как, там с нами будете?
— Три дня-то? Ксюша сказала, что вы же три дня там будете. Не, я сегодня вернусь сюда, чего мне там сидеть? А в пятницу заберу вас. Так же спозаранку выеду и к вечеру тяпницы уже дома будешь, — Владимир озорно подмигнул Георгию в зеркале заднего вида.
Ганс с интересом разглядывал внутренности буханки:
— Похоже немного на фольксваген Т2. У родителей был такой когда я родился.
— Они были хиппи? — с интересом спросил Георгий. До этого они не обсуждали родителей и детские годы и он почему-то ощутил прилив нежности к Гансу. Покосившись на водителя, он не рискнул выразить её прикосновением и просто посмотрел Гансу прямо в глаза.
Тот скорее всего что-то почувствовал:
— Хочу тебя, — понизив голос сказал он, — и нет, не были. Мать родилась в Восточной Германии, когда была маленькой, мои бабушка с дедушкой перебежали с ней в Западную, отец — из Западной. Все работали инженерами, а вот фольксваген на самом деле купили у каких-то бывших хиппи. Отец постоянно ругался что весь салон пропах травкой, а мать ругалась на него если он делал это при мне.
— А у меня нет отца, погиб, когда я молодой совсем был.
Ганс посерьёзнел, перестав улыбаться, и похлопал Георгия по плечу. Тот покраснел, ощутив возбуждение от прикосновения любовника и стыд от неуместности этого чувства.
— Всё нормально, это давно было. Он лесорубом был, несчастный случай. Мать одна считай меня вырастила в девяностые да и потом когда учился. Тогда она работала ещё, продавцом в… — Георгий замялся, пытаясь вспомнить как на английском будет киоск, — в маленьком магазинчике. Сейчас она на пенсии уже.
— Она знает про тебя? — спросил Ганс.
Георгий не сразу понял что он имеет в виду, а когда понял снова покраснел, на этот раз от смущения:
— Нет конечно. Она всё про внуков спрашивает. С кем-то познакомить пытается.
— Почему ты ей не скажешь?
— Я не знаю как она это воспримет. Боюсь, это будет ей тяжело. — помолчав, Георгий спросил:
— А твои, знают?
— Конечно, — казалось, Ганс искренне удивился, — сразу как я понял я им сказал. Не обрадовались — они немного старомодны и отец из католической семьи но не буду же я их обманывать!
Георгий почувствовал раздражение:
— Я не обманываю мать. Я просто не считаю нужным ей об этом говорить!
Ганс уловив его интонацию примирительно поднял руки:
— Всё нормально, я понимаю что у вас это всё по-другому. Хотя, я даже у Ремарка читал… ты читал «На Западном Фронте Без Перемен»?
— Конечно, — Георгий успокоился, поняв, что Ганс не имел его ввиду и уж точно не хотел обидеть.
— Так ещё тогда, когда он описывал лагеря с русскими заключёнными он говорил, что там это дело процветает. Мне кажется, вы, русские гораздо более раскрепощены и естественны от природы чем мы — европейцы. Особенно после революции.
— У вас тоже была революция.
— Да, но не так как у вас и ничем хорошим это не кончилось, — усмехнулся Ганс.
— У нас тоже, — Георгий улыбнулся, — но у нас много где до сих пор есть улицы Розы Люксембург и Клары Цеткин и мы до сих пор празднуем Международный Женский День.
— Это было немного раньше, кажется, но у нас тоже отмечают, в марте. А мужской день у вас есть? — с искренним любопытством спросил Ганс, — у нас в мае, с днём вознесения господня отмечают.
— У нас есть день защитника отечества, но на самом деле, поздравляют всех мужчин. В феврале. А ты участвовал в парадах? — Георгий покосился на водителя, решив не уточнять, про какие парады он говорит.
— Ты про… наши парады? — понимающе понизив голос уточнил Ганс.
Георгий кивнул в ответ.
— Да, осенью проходит у нас в городе. Регулярно в других городах но я обычно специально не езжу. Это весело.
Повисла небольшая пауза. Георгий набирался смелости спросить то, что его очень интересовало, но ему казалось, что это очень неловко. Ганс внимательно наблюдал за ним, приподняв брови, потом вдруг тихо рассмеялся:
— Милый мальчик! Хочешь спросить, есть ли у меня кто-то?
Георгий кивнул.
— Нет. У меня были отношения, года три мы были вместе, но уже два месяца, чуть больше даже, мы расстались.
— Извини.
— Всё нормально. Теперь я могу спросить тебя о том же! Я же не первый у тебя.
— Я тоже встречался, год, и уже полгода мы не вместе, но иногда видимся. Он до сих пор приходит иногда. Приходил.
Ганс помолчал. Машину тряхнуло и водитель негромко выругался. За окном пробегали какие-то поля и деревья: они давно выехали за пределы города.
— Ты ещё к нему что-то чувствуешь? — спросил он смотря в окно.
Георгий тоже смотрел в окно и молчал.
— Нет, — почти через минуту сказал он, — Он был моим
