у тебя охуенная, — сказал он.
— Ну, сейчас там всё изменилось, — пожала я плечами и отвела взгляд.
Не к добру это — так на него пялиться.
— Жаль твою маму, — вздохнул он сочувственно.
— Да, мне тоже, — кивнула я.
Когда Варя взял меня под своё крыло, у меня появились деньги на её лечение.
Мать откапали, привели в божеский вид. Как мне казалось, она вполне пришла в себя, пока не шагнула под автобус.
Происшествие зафиксировали как несчастный случай. Очевидцы и водитель автобуса говорили, что она даже не повернулась, просто шагнула на проезжую часть, и всё.
— Хорошо, что не мучилась, — шептались на похоронах. — Калекой не осталась. Дочке обузой не стала. И умерла молодой.
А я смотрела на её волосы и думала, что они даже не успели отрасти.
Погибла она по невнимательности, или ей стала невмоготу жизнь без властной матери и алкоголя, я уже никогда не узнаю.
Кирилл нашёл мне липового опекуна, и с тех пор я жила одна.
Отмыла квартиру. Как могла, сделала ремонт. Кое-что прикупила. Но, конечно, это были уже не те хоромы, что видел Сомов в шестом классе и которые поразили его в самое сердце.
— Прости, но я, наверное, больше не могу с тобой заниматься, — сказала я.
— Это из-за моей матери, да? — он заметно расстроился.
— И да, и нет. Мне, правда, сейчас меньше всего нужны проблемы. — Варицкий был под следствием (а значит, и моё имя могло всплыть), я ему поклялась, что поступлю, а директор школы слов на ветер не бросала. — Да и тебе тоже.
Сомов протянул руку и вдруг коснулся моего лица.
— Ты очень красивая.
— Издеваешься? — ужаснулась я.
Нет, нет, не может быть, чтобы я ему нравилась, предательски стучало в висках.
Ужаснулась и испугалась. Сама себя и того, что почувствовала.
— Не издеваюсь, — сказал он серьёзно. — Ты как модель. Ну, вроде Келли Миттендорф.
— Ты странный, — пожала я плечами, стараясь ничем себя не выдать. Сердце колотилось, как у загнанного зверя. — Но в школе лучше ко мне не подходи, ладно?
— Ладно, — кивнул он, тяжело вздохнул и побрёл домой.
Могла ли я знать, что мой отказ станет лучшей приманкой? Конечно, нет.
Поверила ли в искренность его слов? Конечно, да.
Много ли мне было надо! Доброе слово. Долгий взгляд. Одно короткое касание.
Я весь вечер я просидела в сети, рассматривая фото Келли Миттендорф.
Американская фотомодель с очень спорной внешностью. Кто-то считал её лицо по-детски трогательным, а её, из-за бледной кожи, похожей на фарфоровую куколку, кто-то — откровенно страшной. На снимках она выглядела то инопланетянкой, то умственно отсталой девочкой из деревни.
Тем не менее, она была одной из самых ярких представительниц ugly face models — моделей с некрасивыми лицами (в мире моды был спрос на неповторимость) и она… нравилась Андрею Сомову.
Я посмотрела в зеркало на своё лицо.
Да хуй ты угадала, дорогая мама Сомова, он — мой.
Я его люблю.
Ольга Борисовна будет рыдать на свадьбе, словно сына хоронит.
А Сомов блаженно улыбаться, не обращая на неё никакого внимания.
Пьяный, довольный, с выжатыми досуха яйцами, на подкашивающихся ногах — мы три дня не вылезали из постели — совершенно одуревший от свалившегося на него счастья, потрясённый, онемевший, жадно тискающий молодую жену.
Но он получил не только секс, о котором не мог и мечтать — безудержный, грязный, жёсткий, непристойный — он получил куда больше.
Вы уже догадались, что ещё я ему предложила?
То, от чего этот красивый, но абсолютно испорченный пацан не смог отказаться.
Я предложила ему квартиру. Пятикомнатную бабкину «сталинку» в центре.
Вернее, половину. Как подарок на наше бракосочетание.
И юрист в договоре очень подробно описал условия, при которых я верну себе его половину, если Сомов подаст на развод, или он получит всю квартиру целиком — если на развод подам я.
Поэтому мы не могли развестись.
Мы были обречены друг на друга.
Есть браки настоящие, основанные на любви и доверии. А есть игрушечные. В них тоже порой есть любовь, но куда больше зависимости. В них люди играют. Играют в любовь. Играют в семью.
Брак-видимость. Брак-удобство. Брак-выгода.
Наш был брак-самоубийство.
То я разбивалась об Сомова насмерть, то он об меня рвал вены в клочья.
Он пил меня как яд, я его — как горькое лекарство.
Я сгорала на нём заживо, как на костре, он на мне как на тяжёлой наркоте.
Без возможности расстаться, только — умереть.
Когда в тот сентябрьский день он провожал меня до дома, когда я наивно решила, что ему нравлюсь, и подумала, мы похожи — Красавец и Чудовище, — я ошиблась во всём, кроме этого.
Мы похожи — он такой же ебанутый, как я.
Я влюбилась, а он просто хотел меня трахнуть.
Но паук, в чью паутину попала пчела, обречён.
Когда я узнала, что всё это лишь игра, то поклялась, что он на мне женится.
А когда раздвинула для него ноги, уже подготовилась. Уже знала, никуда он не денется — у меня есть то, от чего он не сможет отказаться. Комбо!
Но мы оба запутались в собственных силках.
Он — моя одержимость, я — его зависимость.
Но никто не хотел ни уступать, ни рвать этот порочный круг.
Красавец ты или Чудовище уже не имело значения — мы оба стали чудовищами.
Варицкий на свадьбу не пришёл.
Да наверное, и не должен был.
— Мавр сделал своё дело, мавр может уходить, — горько усмехнётся он много встреч спустя.
Но об этом потом. Сейчас я хочу о другом. О нашей второй секс-встрече.
— Может, ты придёшь ко мне? — спросила я его по телефону.
— Это что, свидание? — хмыкнул он.
— Ну на свидание я бы пригласила тебя в ресторан. А я приглашаю тебя к себе. Но, обещаю, ужин будет.
Я запекла мясо, а он пришёл.
— Ну что минет? — спросил Кирилл едва ли не с порога. — Зажила твоя пиздёнка?
— Да она не сильно и пострадала, — соврала я. Два дня кровило, щипало и живот более знатно. — Но сначала минет.
Я была твёрдо уверена, что минет в жизни мужчины — это едва ли не главное удовольствие.
— Ну, минет так минет, — легко согласился Кир.
Судя по запаху, он был только что из душа, но сходил, помыл руки и вышел в расстёгнутой рубашке.
— Главное в минете — это полностью отдаться процессу. Есть только ты и он, — показал он на ширинку. — Девчонке не надо
