Пока она сидела, погруженная в свои мысли, миссис Морден успела куда-то выйти, а вернувшись, протянула ей маленькую тряпичную куклу в платьице в розовый горошек.
— Ты ведь помнишь Рози, да?.. Я ее сшила, когда тебе было месяцев восемь. Я нашла ее в детской, как только вы с отцом уехали. Твоя любимая игрушка! Неужели забыла? — На лице экономки сияла надежда, потому у Пэгги просто не хватило духа соврать: кукла решительно ничего для нее не значила. Добрая женщина долгие годы хранила ее в память о маленькой девочке, которую любила, и разочаровать беднягу теперь просто жестоко.
— А я думала, куда подевалась моя Рози? — сказала Пэгги, надеясь, что ложь ей простится. — Спасибо. И как вам удалось ее сохранить?
— Кукла — единственное, что мне осталось от тебя, — вздохнула миссис Морден. — Когда отец увез тебя отсюда, твоя мать выбросила из детской все, а Рози я успела припрятать.
Изобрази волнение, приказала себе Пэгги. Это важно! Она бережно взяла игрушку. Изрядно потрепанная, примитивно сшитая самоделка была столь трогательно нелепа, что Пэгги невольно прижала малышку к щеке. Как только Брюс вошел в кухню, она быстро сунула ее в карман джинсов. Зачем? Сама не знала, скорее всего безотчетно.
— У вас подходящая одежда для прогулки, — одобрительно сказал Брюс. — Честно говоря, я боялся, вы вырядитесь в короткую юбку и напялите туфли на каблуках.
— Мне, вероятно, следовало бы обидеться, — шутливо ответила Пэгги, — но самые лучшие в мире блинчики лишили меня всякой воинственности. Можете язвить сколько угодно — мои стрелы в колчане.
— Тогда вперед!
Брюс схватил ее за руку и решительно повел за собой. У входной двери стоял «джип» неопределенного возраста.
— Не думайте, машина работает как часы. Ни на одну другую не променяю, — усаживая девушку в кабину, сказал Брюс.
— Вы, кажется, оправдываетесь? Напрасно. Она мне тоже нравится. Куда мы поедем?
Брюс довольный включил мотор, и они поехали по аллее вниз, в сторону холмов.
— Сначала отправимся на восточные поля. Мне надо посмотреть, как там идет работа. Земли, по которым мы будем проезжать, входят в Реджвуд, а не только дом. Если вы действительно Пэгги Макинрой, все когда-нибудь может стать вашим. Хотя, надеюсь, вы не думаете, что вдобавок ко всему получите и солидный банковский счет? Поместье было почти полностью заложено мистером Макинроем, вашим отцом. Теперь начала окупаться ферма, впрочем, доход от нее невелик.
— Если не секрет, как вы попали в Реджвуд? — полюбопытствовала Пэгги.
— Да какой там секрет! Несколько лет управляющим имения был очень опытный пожилой человек. Он умер. Адвокаты долго не знали, как быть. За это время, к сожалению, все пришло в полный упадок. Года четыре назад они обратились ко мне с просьбой принять хозяйство на себя. Так я и стал здесь управляющим. Надеюсь, наступит час, когда кто-то из наследников, вроде вас, наконец, возьмет все в свои руки.
— Вам нравится такая работа?
— Вообще-то нравится, но… Управляющий ведь не хозяин! У меня нет свободы действий, — не сразу ответил Брюс. — Мне бы хотелось кое-что изменить: улучшить селекцию животных и растений, обзавестись новыми машинами. Но, во-первых, это не моя собственность, а, во-вторых, на банковском счету имения не хватает денег на выплату процентов по закладу, не говоря уж о чем-нибудь другом.
— Вы сказали, кто-то вроде меня возьмется за хозяйство здесь?.. Только не я.
— Почему же? — серьезно спросил Брюс.
— Знаете, я почти уверена — меня не признают за Пэгги Макинрой. Это, как вы выражаетесь, во-первых. А во-вторых, проявлять рвение из-за доходов?.. Мне много денег не надо. Кое-что досталось от продажи отцовских картин, но я предпочитаю зарабатывать сама. Как умею, пишу книги. Тем и живу.
— Про ваши литературные труды я узнал от адвоката мистера Матьюса, когда вчера вечером передавал ему документы, которые вы привезли с собой в Реджвуд. Оказалось, он из ваших почитателей, и одну книгу мне немедленно вручил.
— Которую? — с любопытством спросила Пэгги.
— «Дитя гнева». Ночью я прочел ее до самого конца. Признаюсь, история меня захватила. Вы писали о себе?
— В какой-то степени да, — призналась Пэгги. — Хотя и о других детях, которых знала по сиротским домам, тоже, конечно. Все персонажи — реальные лица. Вымышлены только место действия и имена, чтобы никто не мог подать на меня в суд.
— Вы с удовольствием писали эту книгу? — спросил Брюс.
Пэгги помедлила с ответом, ей хотелось быть точной.
— Мне всегда нравится писать, по крайней мере какую-то часть каждой книги. Иногда начало, иногда — другие главы. Но бывает, страницы рождаются в муках. Вот, например, первый мой роман. Он был слишком близок к правде. Так много о себе я никому и никогда не рассказывала. У меня душа изболелась, пока я не закончила. В то время я работала в универмаге. Стояла за прилавком по сорок часов в неделю, ночами сидела за машинкой. Когда рукопись была готова, я почувствовала облегчение: выговорилась до конца. Это как катарсис! — Она резко повернулась к Брюсу — понял ли он, что значит окунуться в горькое прошлое и наконец освободиться от него?..
Он молча коснулся ее плеча. Пэгги отвернулась, сделав вид, будто сейчас ее больше всего на свете интересуют пейзажи, мелькавшие за окошком автомобиля.
Все вокруг действительно поражало красотой. Дорогу окаймляли деревья, за которыми расстилались изумрудного цвета поля, сменявшиеся буйными садами.
— Мы выращиваем в основном картофель и яблоки. Некоторые участки сдаем в аренду фермерам. Но главная овощная культура — картофель.
— Знаете, я однажды написала рассказ, где действие происходит как раз в похожих местах. Я жила тогда в Айдахо. Даже сейчас чувствую вкус печеной на костре картошки и запах ботвы… Хотя здесь все-таки мне нравится больше. Впечатляет контраст. Горы и ровные поля. Изумительное сочетание.
В ответ Брюс лишь расплылся в улыбке, она же, наоборот, помрачнела.
Пэгги не любила вспоминать свой провал, но сегодня все как сговорились. Надо же было Джесси Морден извлечь на Свет божий тряпичную куклу, а управляющему Реджвудом вздумать повезти ее на картофельные поля. Знали бы они, что кукла и картошка сплелись когда-то в сюжет, вылившийся в рассказ «Моргуля».
Основой послужила история одной из приютских девочек, с которой Пэгги сдружилась. Худющая, нервная, она вызывала жалость и сочувствие. Звали ее Марго, а прозвали «моргулей» за беспрестанное подергивание веками — будто глаза все время были на мокром месте или в них попала соринка.
В приюте Марго оказалась, можно сказать, по собственной воле. Сам по себе факт редчайший, если не исключительный. И далеко не сразу посвятила Пэгги в свою тайну, взяв слово никогда и никому о ней не рассказывать. Не нищета, в которой жила девчушка, поразила Пэгги — обеспеченных среди таких, как они сами, разве встретишь? — а поступок, который та совершила.
