– Ты убил его из-за меня! – не спрашивает, а утверждает она, и я вижу, как её переполняет чувство вины, которую она повесила на себя, сложив дважды два, но кроме угрызений совести её обуревают и иные эмоции, которые я не смог распознать.
– Не много ли ты на себя берешь? – интересуюсь, прислоняясь к дверному проему, наблюдая, как она дрожит под тяжелой влажной одеждой. Выглядит так, словно выбежала из дома, забыв надеть куртку, когда ей сообщили о смерти её парня. Наряд вполне пуританский – свитер и брюки; очертаний фигуры не разглядеть, но мне достаточно взглянуть на её рот, чтобы забыть цепочку мыслей.
На лице Сони возникает сомнение в правоте собственных выводов, она смотрит на меня, пытаясь разгадать, насколько я могу быть честным, пока я прячу свои эмоции под маской безразличия и отстраненности.
– Я хочу знать: ты сделал это из-за меня или нет? – подходя ко мне ближе, спрашивает она, будто собралась мстить за человека, который доставлял ей неприятности и оставлял синяки на теле.
– А если из-за тебя, то что? – интересуюсь, склоняя голову набок и рассматривая её, оказавшуюся по собственной воле на расстоянии меньше вытянутой руки от меня. И мне безумно хочется знать, почему она пришла сюда к человеку, которого подозревает в убийстве, и совсем не выглядит напуганной – скорее, раздраженной и злой.
Она теряется, не зная, что ответить, и нервно облизывает губы, заставляя меня резко втянуть воздух в легкие. Я тяну её за край свитера, запуская в собственную квартиру, и запираю за её спиной дверь.
– Сегодня ночуешь здесь, – ставлю ее в известность, так и не дождавшись ответа на собственный вопрос, и подталкиваю её вперед.
Соня упирается, забывая, должно быть, все страшные сказки, которые перед сном ей рассказывали обо мне подружки, и пытается отворить дверь, когда за спиной стоит злодей и дышит в затылок.
– Иди к черту, я не собираюсь оставаться тут! – Она нервно крутит дверной замок, открывая дверь.
Странная игра: дать девочке почти вылететь из моего дома, чтобы перехватить за талию, когда ей покажется, что она на свободе, и прижать спиной к своей груди, но мне так сильно требовалось коснуться её, что мало волнуют движущие ей желания и мокрая одежда. Поглаживаю её пальцами, жалея о такой преграде, как одежда, и тихо произношу у самого уха:
– Ты сама ко мне пришла. Я не звал тебя, забыла?
Мне кажется, я чувствую, как сильно бьется её маленькое безрассудное сердечко под моим руками, мешая дышать. Она вся напряженная, натянутая, словно струна.
– Пусти, – просит она тихо.
Вдыхаю запах её кожи и понимаю, что не смогу выполнить эту мольбу.
– Я тебя не трону, но до утра ты никуда не уйдешь, а я не джентльмен, чтобы провожать тебя до дома в дождь.
От холода её сильно трясло, да и мокрая одежда не грела, поэтому я отправил её в душ, мучаясь фантазиями о том, что сейчас самая желанная в мире девушка находится в моей ванной абсолютно голая. Воображение разыгралось настолько, что я штанах стало тесно.
Когда она вошла в кухню, я замер, забывая, как дышать, и пытаясь сообразить: смелая она или просто глупая? Моя одежда смотрелась на ней чересчур вызывающе, я видел, как сквозь ткань майки проступают соски, и она стоит, переминаясь с одной ноги на другую, давая разглядеть тонкие щиколотки, красивые икры и идеальные коленки, по которым скользил мой откровенный жадный взгляд. Я знал, что сейчас себя совершенно не контролирую и смотрю на неё, словно дикий голодный волк, встретивший на своем пути Красную, мать её, Шапочку.
– Ты ужасный человек, Франк, – скрещивая руки на груди, отчего ткань облепила грудь, произносит Соня, но, заметив мой взгляд, быстро складывает руки иначе, закрывая соски.
– Я – преступник, Соня, – напоминаю ей.
Девушка смотрит на меня внимательно, словно пытается определить эмоции, которые я в ней вызываю, и по-хорошему, будь у нее развито чувство самосохранения, бежала бы уже отсюда, так что одни пятки сверкали бы.
– Знаю, – отвечает она.
Поднимаюсь из-за стола, захватывая с собой бокал с вином, а ей, проходя мимо, даю напутствие чувствовать себя, как дома. Соня останавливает меня, сжимая моё запястье, и я ощущаю, как мой пульс резко подскакивает, когда я погружаюсь в омут её темных, как эта ночь, глаз. Мне кажется, что я тону в них и захлебываюсь, медленно опускаясь ко дну.
Могу поклясться, что сейчас по мне можно прочитать все испытываемые эмоции, и в первую очередь – чистую, ничем не прикрытую животную похоть, которую вызывает во мне эта девушка. Но ей нравится испытывать судьбу, и она, поднимаясь на цыпочки, проводит языком по моей нижней губе, пробуя вкус вина, а я наблюдаю за этим словно со стороны, чувствуя, как спокойствие и выдержка трещат по швам.
Кладу на полку за её спиной, бокал и пропуская сквозь пальцы её волосы, сжимаю пятерней затылок, отстраняя её от себя.
– Обратной дороги не будет, – предупреждаю её в последний раз, и мои слова вовсе не о сексе.
Смотрю в её глаза, ожидая найти в них толику сомнения, но замечаю лишь шальную улыбку. Не понимая, кто кого сегодня пытался искусить: я её или она меня. Но когда девчонка кладет пальчики мне на грудь, становится очевидно, что это я попался в её сети, а не она в мои.
7.2. А. Самгин
Прежде чем встретиться с Чернышевым, я решил проблемы со здоровьем, явившись к своему кардиологу в Москве. Пока в мою дверь не постучалась Соня, я и не планировал лечиться, считая, что ничего хорошего в жизни у меня уже не будет, и надеялся, что в один прекрасный день мое сердце не выдержит нагрузки, и у меня случится инфаркт, как и пророчили врачи с моим диагнозом, в случае отказа от несложной операции. А теперь у меня появилось дело, которое нужно довести до конца, и не хотелось бы, чтобы в процессе его выполнения мне потребовалась неотложная помощь.
После прохождения необходимых анализов мне провели стентирование коронарных артерий, и уже на следующий день выписали. Грудную клетку больше не стягивало, и я ощутил, как могу вновь свободно дышать, а не задыхаться, испытывая острую нехватку кислорода. Врачи строго-настрого запретили курить и пить алкоголь во избежание возвращения в предыдущее состояние, но собственное будущее сейчас меня мало заботило, и, если завтра меня не станет, я не буду желать, главное – знать, что и Денис будет гнить в земле.
Я мчался по загородной трассе, обдумывая события прожитых лет и осознавал, что моя жизнь — это всего лишь мыльный пузырь: дотронься до него – и останутся лишь брызги из моих представлений о самом себе и окружающей действительности, которая не имеет ничего общего с реальностью.
Мои воспоминания то и дело возвращали меня в начало наших с Соней непростых отношений – непонятных, сложных, похожих на болезненную зависимость, и мне всегда казалось, что из нас двоих именно я неизлечим. Память имеет интересное свойство: погружая меня в события тех лет, она убирала все мои темные мысли о жене, которые возникли после того, как я узнал о ней правду, которую предпочел бы стереть, оставляя лишь щемящее чувство тоски.
София словно испытывала меня на прочность и ожидая, когда моё терпение лопнет, играла со мной в кошки-мышки, где я был голодным котом, пускающим слюни на свою аппетитную жертву.
После нашей первой ночи она ускользнула из моих объятий ранним утром, ни слова не сказав, словно и не было ничего, оставив на моей подушке лишь свой запах. Проснувшись в одиночестве, я силился вспомнить, когда она успела утащить свою маленькую задницу и почему я в это время мирно дрых, хотя всю жизнь просыпался от скрипа половиц.
Взбешенный, выведенный из себя, я отправился к ней домой, выяснять, какого черта произошло, что, блядь, было ночью не так, раз она удумала сбежать. В квартире её не оказалось, и я немного успокоился, узнав, что она на работе. Славик что-то говорил о том, что она работает в магазине, но её подруги с ехидными улыбками направили меня по иному пути. Выяснилось, что днем у нее была репетиция перед вечерним представлением в недавно открывшемся заведении, где она выступала на подтанцовке.
