— Да, все хорошо — шепнула ему на ухо девушка и снова выдавила улыбку, слушая истории матери Анжело о детстве во Франции и мечте стать актрисой. Она думала совсем о другом, но кивала в знак согласия.
Служанки приносили разные вкусные блюда, но ей кусок не лез в горло. Сессилия осушила одним глотком холодную воду, не замечая пристального взгляда Анжело, одновременно следящего за жестами матери и наблюдавшего за поведением Сессилии.
Его настораживал загадочный блеск в ее шоколадных глазах и то, что она через каждые пять минут прикусывала губу, вселила в него сомнение. Она что-то собирается делать. Но что? Она настояла на приезд к его родителям, но не выглядела — таки довольной.
— Извините — Сессилия, придерживая живот, вышла из — за стола — Я скоро вернусь.
— Куда ты? — быстро спросил ее Анжело.
— В дамскую комнату — солгала Сессилия. Отец ее мужа уединялся всегда в кабинете, куда никто, даже жена не имела право входа.
— Я с тобой — выпалил Анжело и понял, как это прозвучало по укоризненному взгляду матери и хихиканью молодых служанок. Ничего не говоря, он подцепил вилкой филе рыбы и положил на тарелку.
У него вовсе пропал аппетит. Что-то его жена замышляла. За месяц, пусть и не полностью, но он изучил ее. Эта скованность чем-то объяснялась.
Сессилия постучала в деревянную дверь с удивительной резьбой и, не дождавшись ответа, вошла в затемненное помещение. Только светильник на столе освещал комнату. Пожилой мужчина с суровыми чертами лица медленно протянул каждую букву:
— Закрой дверь.
Сессилия машинально исполнила его просьбу и перевела дыхание, повторяя мысленно заученную речь.
— Вы не можете поступать так беспощадно с сыновьями, а тем более с Ангелосом. То, что он ослушался вас, не значит, что он не любит вас. Вы должны войти в его положение — запричитала Сессилия, но презрительный взгляд, обращенный в ее сторону, поколебал ее уверенность.
— Кто тебе рассказал обо всем? — не получив ответа, старик процедил: — Кто же, кроме Анжело.
— Не надо — вступилась за мужа Сессилия — Он очень переживает за вас, но ему очень тяжела разлука с братом.
— Милочка, вы не женаты и года, а ты осмеливаешься высказывать мне что-то? — Его злорадный смех поднял в ней волну тошноты, но Сессилия сдержалась, сжав кулаки.
Он оказался не только противным человеком, но и самовлюбленным.
— Я просто не хочу, чтобы страдал мой муж — честно призналась Сессилия.
— А я хочу, чтобы этот негодяй страдал — ударив кулаком об стул, прогремел старший Габрис.
— Как вы можете?.. — ахнула Сессилия, прикрыв рот рукой — Он… же ваш сын.
Сессилия не ожидала, что столько желчи будет направлено в сторону ее мужа. Родной отец желал своему сына самого плохого, в то время как тот беспрекословно принес свою жизнь в жертву амбициям и желаниям отца.
— Он виноват в том, что умерла Марина — взорвался свекор, а потом, резко включив свет, посмотрел на нее с отвращением: — Посмотри на себя, да ты даже мизинца Марины не стоишь. Она была ангелом во плоти.
Слезы накипели на ее глазах. Ей незачем было напоминать о бывшей жене Анжело, так как она прекрасно знала свое место в сердце мужа. Он ничего к ней не чувствовал, ведь до сих пор не вычеркнул из памяти Марину. Она, словно призрак, встала между ними. Слова старика подействовали похуже, чем пощечина.
— Может, Марина осталась бы жива, если не ваши жестокие принципы — выпалила Сессилия.
Лицо старика побагровело от гнева, а нижняя челюсть задрожала, он вскочил и угрожающе начал приближаться к ней. Сессилия отпрянула назад, но наткнулась на деревянный шкаф.
— Не смей произносить ее имя — зашипел старик — Ты лишь содержанка моего сына.
— Я его законная жена — гордо подняв голову, опровергла его слова Сессилия, и он поднял руку. Осознав, что он сейчас ее ударит, она прикрыла живот, словно защищая жизнь внутри себя, и зажмурилась. Однако удара не последовало. Открыв глаза, Сессилия увидела Анжело, держащего руку побледневшего отца в воздухе.
— Никто не смеет трогать мою жену — сдерживая гнев, четко выговорил он — Даже ты, папа.
Старший Габрис начал грязно ругаться на греческом, а Сессилия всем существом ощущала ярость мужа.
Отец уже не в первый раз осыпал его грязными словами… да и, наверное, не в последний. Причем такими… Анжело скорее бы умер, чем признался кому-нибудь, как называет его отец… даже Ангелосу.
Но сейчас он смело смотрел в глаза бесновавшемуся отцу. Анжело не дрогнул… даже не позволил себе моргнуть, хотя каждое слово, срывавшееся с губ отца, словно отравленный кинжал, вонзалось в его душу, разрывало на части сердце. Наконец старик выдохся, и воцарилась тишина. С вызовом глядя на отца, Анжело надменно вздернул вверх подбородок.
— Настолько я понимаю, папа, ты закончил? Теперь выслушай меня. Сессилия — не содержанка и не любовница, а жена и мать твоего будущей внучки. Я всегда мирился с тем, что ты имел надо мной власть, но сейчас ты перешел все границы. По какому праву ты распускаешь руки? Если бы ты не был моим отцом, то…
Анжело почувствовал, как в нем разом будто всколыхнулось что-то… словно глубоко внутри его вдруг вскрылся какой-то нарыв и наружу бурным потоком хлынули незнакомые ему самому чувства — боль, гнев, возмущение. Чувства, которые он не мог, а может, и не хотел держать в узде. В эту минуту он люто ненавидел отца. Ненавидел за то, что тот своим деспотизмом сломил стойкого и терпеливого Ангелоса, превратив его в изгоя. Ненавидел за тот пустой взгляд, которым отец обычно смотрел на мать. Анжело ненавидел его до такой степени, даже не вспоминал о том, что отец перевел все свои акции на него.
Он ненавидел отца… точно так же, как отец ненавидел его самого. Теперь он в этом больше не сомневался.
— Анжело… — прохрипел старик, бессильно сжимая и разжимая кулаки, но тот лишь покачал головой:
— Ты должен был принять Сессилию, но не сделал этого. Я закрыл глаза. Ты все время попрекал меня Мариной и заставлял чувствовать себя виноватым. Я пропускал это мимо себя. Ты выгнал моего старшего брата, и я снова смолчал, отец. Но я не буду тряпкой, когда речь касается моей жены.
— А как же Марина? — Отец Анжело, будто не слушал все слова сына.
— Нет ее! — не выдержав, закричал Анжело — Марина умерла двенадцать лет назад. И я виноват лишь в том, что не любил ее, отец. Только в этом моя вина.
Сессилия, до этого наблюдавшая за сценой ссоры между отцом и сыном, ошарашено посмотрела на Анжело.
Он не любил Марину.
Эти слова отдавались гулом в ее сердце, заставляя разум переварить всю информацию. Перед ним стояли долг и ответственность, но не любовь. Он винил себя, а не тосковал по умершей жене. Две разные вещи выстроились перед ней в ответ на ее бесконечные догадки.
