– Она подалась в чужие края, после того как погибла её молодая красавица-жена, – уважительно понизив голос, ответила Млада. – Несчастный случай на охоте… На войне Правда искала гибель на поле боя, но смерть обходила её стороной. А вернулась она в Белые горы с ребёнком под сердцем и новой женой – Руной из народа данов.
Руну Дарёна видела на кухне – маленькую, тщедушную женщину с глубоко посаженными прозрачно-голубыми глазами и серебристо-белёсыми, какими-то жалобными бровями. Казалось, они застыли в таком выражении много лет назад, когда на их обладательницу свалилось какое-то несчастье… Она и улыбалась несмело, словно бы всё время спрашивая разрешения у окружающих на вздох или шаг, а говорила тихо, быстро и не очень внятно, хотя голос её звучал приятно, по-девичьи нежно и серебристо. А вот представить Правду вынашивающей дитя Дарёне было так же трудно, как, например, Твердяну – в платье белогорской девы.
Гости уже подтягивались: дом наполнился гулом голосов и звуком шагов. Скрипнула дверь, и в комнату вошла Ждана.
– Невесте пора облачаться для обряда на Прилетинском роднике, – сказала она с улыбкой. – Ступай, Млада, увидитесь с Дарёной уже там.
По обычаю, обручающихся к роднику приводили их родители или те, кто их замещал. Млада, на прощание жарко прильнув к губам Дарёны, вышла, а мать разложила наряд: белую длинную рубашку, алый, расшитый золотом шёлковый кафтан с коротким рукавом и вышитую бисером шапочку-плачею [28]. В её глазах отражался богатый блеск вышивки, когда она бережно и любовно расправляла вещи на лавке.
– Вот и дожила я до этой счастливой поры, – промолвила она с тихим, умиротворённым вздохом, согрев Дарёну янтарным сиянием кротких глаз. И добавила: – Только бы тишина до свадьбы вашей продержалась…
Чёрное крыло тревоги снова мелькнуло в небе, пытаясь закрыть выглянувшее солнце, а Дарёне стало зябко. А мать, расчёсывая ей волосы, любовалась их непослушными, густыми волнами.
– Скоро, совсем скоро плести тебе две косы… Последние разочки настают, когда носишь ты их в одной.
Она вплела в косу Дарёны бисерные нити, а конец украсила жемчужным накосником. Тонкое полотно рубашки шелковисто скользнуло на тело девушки, а на груди расцвели золотые узоры кафтана, который застёгивался только выше пояса. На голову – плачею, сверху – узорчатый платок, на плечи – шубку, и вот уже Дарёна была готова отправиться на обряд у родника, расположенного близ села Прилетинка.
– Ты одна меня поведёшь? – спросила девушка у матери.
– Ну почему же, – ласково улыбнулась та. – За вторую родительницу тебе государыня будет.
Приоткрыв дверь, она с поклоном впустила в комнату Лесияру, которая при виде принаряженной Дарёны по-летнему светло улыбнулась среди зимнего дня:
– Ну что, примешь меня в качестве родительницы?
Тёплая солёная влага из глубины сердца собралась в огромные капли и сорвалась с ресниц Дарёны. Она не решалась поднять глаз на княгиню, разглядывая лишь носки её сапог, сверху донизу покрытых золотым шитьём. Смела ли она, глотая пыль дорог и звеня струнами домры на забаву людям, мечтать о том, что её руки будет ласково сжимать в своих владычица Белых гор? Думала, гадала ли она, что сама княгиня Лесияра из матушкиных рассказов станет родительски-нежно целовать её в глаза и в губы? Это была унизанная бисером слёз сказка, мудрые истоки которой брали начало в седых льдах белогорских вершин.
– Ну, идём… Девы Лалады уже ждут нас.
Ведомая за руки княгиней и матерью, Дарёна шагнула из прохода на припорошенные снегом каменные глыбы. Вокруг молчали тёмные стволы старых сосен, плотно обступая вход в пещеру, из которой доносилось солнечно-светлое журчание воды, тёплое даже на слух. Безветренная тишь укрывала это место духом покоя, и среди всего этого белогорского соснового торжества на Дарёну с незабудковой нежностью смотрели глаза Млады. В нарядных кафтанах и чёрных барашковых шапках, опоясанные белогорскими кинжалами, синеглазая женщина-кошка и её родительница ждали у входа в пещеру вместе с матушкой Крылинкой, а при появлении княгини все разом поклонились. Ждана ответила им таким же низким поклоном, а Лесияра – приветливым кивком.
– То не солнце взошло, то невеста своё ясное личико явила, – вымолвила Крылинка певуче, с бархатистой теплотой в голосе. – То не серый заюшка следы свои оставил, то наречённая своими ножками вкруг обошла, сердце нашей Млады себе забрала…
Оступаясь и выворачивая себе лодыжки на камнях, Дарёна пошла вокруг своей избранницы. Они с матушкой Крылинкой во всех подробностях обсудили и разучили накануне: как, что, когда, откуда и куда. Она десятки раз обходила вокруг Крылинки, исполнявшей роль Млады, забиралась в широкую бадью, обозначавшую собой купель, но сейчас всё выученное смазалось одним взмахом чьей-то невидимой руки. Восторженно-обморочная слабость вытягивала силы из ног, а сердце стало слишком крылатым, слишком счастливым и лёгким, чтобы удерживаться в груди.
– Осторожно, милая…
Это рука княгини мягко поддержала её. Перекинув через локоть шитый золотом праздничный плащ, Лесияра сама повела шатающуюся Дарёну вокруг Млады. Места на каменном пятачке перед входом в пещеру едва хватало, и Ждане, Крылинке и Твердяне пришлось отступить к самому краю.
– Сколько кругов невеста пройдёт, столько десятков лет в супружестве проживёт, – по-прежнему напевно струился голос матушки Крылинки. – Раз круг… Два круг… Три круг…
Она считала круги, а Дарёна с каждым шагом ощущала тёплую тяжесть, оплетавшую её ноги горячими лентами – это словно сама земля притягивала её, заставляя преодолевать силу своих недр. Счёт Крылинки уже двоился и троился в её ушах лесным эхом, а рука Лесияры поддерживала её, как оказалось, самую малость, за кончики пальцев.
– Я па… падаю, государыня, – в отчаянии пропыхтела Дарёна, останавливаясь. – Помоги…
– Сама, сама, голубка, – раздался возле уха ласковый смешок княгини. – Это твой путь, твоя жизнь.
– Восьмой круг… Девятый круг, – гулко слышалось между сосновыми стволами.
Камни казались ей непреодолимыми горами, коварный лёд под слоем пушистого снега делал каждый шаг скользким и шатким. Девять кругов – девяносто лет… Точно ли это? А может, просто некая возможность, а сбудется ли она – это ещё бабушка надвое сказала? Ну почему вся тяжесть этого испытания выпала ей, а Млада только стояла и улыбалась!
