Тревис почувствовал страх.
— Что с ней?
Она махнула рукой в сторону двери:
— Давай поговорим в гостиной. Ей лучше, когда ее ничто не беспокоит.
Тревис вслед за Беккой вышел в гостиную, где она села на диван, обхватив руками колени. Он устроился рядом.
— Я видел людей, страдающих от мигрени, но у Джой что-то другое.
— У мамы… она… — Боль сжала горло Бекки так, что она не смогла выдавить из себя ни звука и отвернулась к окну. — Мы никому не говорили. Так трудно рассказать об этом кому-нибудь…
— Но я ведь вам не чужой, Обезьянка.
Взгляд, полный отчаяния, снова остановился на его лице.
— Мама умирает.
Тревис похолодел. Он не мог поверить в это.
— Ты уверена?
Бекка кивнула:
— У нее опухоль мозга, поэтому и голова болит. Операцию она не перенесет. Да мне и нечем оплатить ее — я и за пять лет не соберу столько денег.
— Скольким врачам ты ее показывала?
— Двум. Одному в Техасе, где мы жили семь лет. И другому в Далласе. Они оба сказали одно и то же.
— Но этого недостаточно! Они могут ошибаться! Мы должны показать ее лучшему специалисту штата.
— Разве бы я не сделала этого еще два года назад, когда узнала об опухоли? К несчастью, я не могу позволить себе такую дорогую консультацию.
— Зато я могу. У меня денег больше, чем я способен потратить. Моими средствами распоряжается сестра Клэр — она их куда-то вкладывает. Но теперь…
— Нет! — воскликнула Бекка. — Я не могу! Я не нуждаюсь в благотворительности.
— Даже если речь идет о жизни твоей матери?
Она отпрянула, как если бы он ударил ее.
— Послушай, это не честно. Ты не знаешь, через что мы прошли за эти два года. Я делаю все, что могу, и мама получает все, что врачи ей прописали.
Он придвинулся ближе:
— Прости, это правда, меня не было рядом, и я об этом очень сожалею. Но теперь я постараюсь исправить положение. Два года — долгий срок, а медицина сейчас развивается стремительно… Мы найдем ей лучшего врача.
Бекка отвернулась.
— Она моя мама, Тревис, а не твоя. Все это не должно тебя касаться.
Он вздрогнул. Ее слова больно ударили его, возвращая к событиям пятнадцатилетней давности, когда Ларсоны внезапно уехали, оставив насиженное место. Но ведь они были частью его жизни, заменили ему родителей. Известие о смертельной болезни Джой заставило его испытать такую боль, будто ему предстояло второй раз потерять собственную мать. Нет, он не сдастся без боя!
— А я считаю, что касается. Если ты не хочешь смерти Джой, тебе придется принять эту, как ты говоришь, благотворительность.
Он намеренно придал своим словам жесткость, задевшую Бекку. Девушка в гневе швырнула в него подушкой:
— Как ты можешь говорить мне такое! Ты понятия не имеешь, что я чувствую! Ты не знаешь, мы не можем себе позволить…
— Зато я могу позволить себе позаботиться о ней.
— Врачи сказали, что только двадцать процентов пациентов выживают после такой операции. — Внезапно гнев покинул ее, и она залилась слезами: — Ты не понимаешь! Так она будет со мной еще несколько месяцев, может даже, год! Если я потеряю ее… У меня больше никого нет, никого! Я останусь совсем одна!
Ее горе потрясло Тревиса. Словно невидимая ледяная рука сжала его сердце. Он порывисто обнял Бекку, и она прильнула к его плечу, горько рыдая.
Его первым инстинктивным желанием было сказать ей, что он всегда останется ее другом и помощником, но он все же промолчал: сначала необходимо разобраться в себе самом, чтобы понять, на что он вообще годен.
Тревис дал ей выплакаться, думая о том, что должен найти хорошего врача для Джой, которая так помогла ему, когда он больше всего нуждался в помощи. Он должен сделать это для Джой, а не для Бекки. Поиски врача он начнет через Джейка Андерсона, мужа его сестры Клэр, члена совета директоров нескольких известных клиник. Уже в конце этой недели он сможет проконсультировать миссис Ларсон у самых лучших специалистов.
Бекка начала понемногу успокаиваться. Его мысли снова вернулись к ней. Как бы ему хотелось прижаться губами к ее губам и повторить волшебные переживания прошлой ночи! Однако ей сейчас не до него, и он должен отнестись к ней как к сестре.
— Извини, — сказала Бекка, шмыгая носом. — Я совсем не хотела…
— Ничего, Обезьянка. Ты и раньше всегда приходила ко мне поплакать, помнишь?
Она отстранилась.
— Это было давно. Сейчас все изменилось. Прошу тебя, не говори никому о маминой болезни.
— Обещаю. Только своим, но им ты можешь доверять. Кроме того, Хэнк и Алекс будут жить здесь, и они наверняка догадаются, как и я. Положись на меня, Обезьянка. Я все тот же старый ковбой, которого ты знала в детстве.
— Теперь ты понимаешь, почему я обязана выиграть соревнования? Мне необходимы деньги для «Серкл И».
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу отвезти маму домой. Она там родилась, и она будет счастлива провести свои последние дни в «Серкл И».
Ее слова острым ножом вонзились в сердце Тревиса. Земля, о которой он так мечтал, не будет принадлежать ему. Бекка никогда не согласится уступить ему ранчо.
Почему же все его мечты связаны именно с этой землей? Брат столько раз твердил ему, что в округе полно других замечательных мест, но Тревис о них и слышать не хотел. «Серкл И» — его дом, место, где он вырос, где стал мужчиной, где был счастлив. Как мог он быть столь глуп, что позволил этим двум женщинам — миссис Ларсон и Бекке — исчезнуть из его жизни на долгих пятнадцать лет! Ведь они были его семьей, и они любили его…
И что же, черт возьми, ему теперь делать?
— Тревис!
Он очнулся от задумчивости и посмотрел на женщину, которую держал в своих объятиях.
— Что, Обезьянка?
— Спасибо, что дал мне поплакать на твоем плече.
Тревис одарил ее своей ослепительной улыбкой:
— Еще одно «спасибо»! Уже второе за сегодня — просто рекорд!
Бекка нахмурилась:
— Знаешь что, избавь меня от своей знаменитой рекламной улыбки! Ты больше нравишься мне без этой маски на лице. Такой, какой ты на самом деле.
Тревис помрачнел. Он никогда не думал о своей улыбке как о маске, но она была права. Чем более смущенным или раздосадованным он был, тем шире и радостнее улыбался. Но как она могла узнать об этом? Казалось, она просто читала его мысли. И что еще она могла увидеть в глубине его души?
Тревис посмотрел на ее заплаканное лицо и подумал, что никогда не видел Бекку более красивой. Он страстно желал заключить ее в объятия и любить до скончания века, но разум настойчиво требовал немедленно спасаться бегством.
