Она словно рисовала его портрет, очерчивала контуры лица. Отбросила с его лба тяжелый завиток кудрявых волос, залюбовалась Федором, как своим прекрасным натурщиком.
Он что-то невнятно пробормотал во сне, улыбнулся. Ольга не выдержала и тоже улыбнулась. Она еще долго смотрела на него, пока не заснула…
Когда она проснулась, было темно. Она почувствовала какое-то движение сзади и замерла. Что это? Почему в ее постели кто-то лежит? И тут же все вспомнила и расслабилась. Господи, это же Федор! Она просто хотела полежать с ним немного, пока он не уснет, и тихонько уйти. И видимо, сама не выдержала и заснула.
Вероятно, уже во сне она повернулась спиной к фотографу. И вот сейчас Федор гладит ее тело, задерживается на груди, пытаясь освободить ее от одежды.
Ольга принимала его ласки, съежившись от ужаса. Он думает, что она — Галина! Фотограф находится в полусне, к тому же он пьян и не понимает, что происходит. Он не помнит, что Ольга была с ним сегодня, и считает, что рядом с ним лежит та, которой и положено лежать рядом!
Ольге надо бы подняться, разбудить Федора и все ему объяснить, но она лежала словно скованная кандалами. Сначала ей просто было неловко — а вдруг он очнется, разозлится и просто выгонит ее из дома? Или, еще чего хуже, решит, что она пришла его утешить… отнюдь не в платоническом смысле. Мол, свято место пусто не бывает, а раз он теперь один, без подружки, то, может, клюнет на нее?
Все это было неприятно и некрасиво. Ольга решила подождать, пока Федор снова заснет, и тогда потихоньку уйти. Может быть, он и не вспомнит, что она была у него!
Но фотограф не собирался успокаиваться, а уж тем более — засыпать. Его рука все настойчивее шарила по ее телу, залезла под кофточку и, похоже, уже пробралась под бюстгальтер. Ольга лежала ни жива ни мертва. А что, если он сообразит, что их с Галиной прелести отличаются друг от друга по размеру? Все же Галина — модель и манекенщица, грудь у нее совсем маленькая, а у Ольги грудь большой не назовешь, но все же второй размер, хотя внешне и выглядит плосковатой.
Федор никакого удивления ни по поводу размеров, ни по поводу Ольгиной неподвижности не проявлял. Он играл с ее сосками, как будто это было само собой разумеющимся делом, затем его рука спустилась ниже, ловко расстегнула «молнию» на юбке девушки, нырнула под пояс, обогнув колготки и трусики. Ольга закрыла рот рукой и зажмурилась. Наверное, со стороны она смотрелась презабавно: сжатая, как пружина, с горящими от ужаса, смущения и, что греха таить, желания глазами, которые то широко распахивались, то зажмуривались. Растрепанная, с красными щеками и закушенной губой, она представляла незабываемое зрелище. Хорошо еще, что в комнате темно и, кроме них двоих, никого нет.
Федор тем временем продолжал свои занятия, и Ольга окончательно сдалась.
Она уже не могла уйти. В конце концов, соблазн остаться был слишком велик, и потом, она же любила Федора, любила по-настоящему! Она — всего лишь слабая влюбленная женщина, ну как тут удержаться от любовной игры, которую он же первый и начал? Разве кто-то мог бы в такой ситуации подняться с постели и уйти?
Ольга постаралась унять совесть. А вдруг Федор понимает, что делает и, главное, с кем? Вдруг он сам этого хочет? Хотя нет, лучше бы не понимал, иначе как она будет завтра смотреть ему в глаза? Но последние слабые доводы растаяли под его горячими руками и губами. Она не выдержала, повернулась к нему и начала покрывать поцелуями его лицо, шею, руки. Она так давно мечтала об этом, и не столько об этом интимном моменте, сколько о самом Федоре, что ей казалось, будто у нее осталось всего несколько минут. И все, чего она хотела, она должна была сделать именно в эти минуты. Словно сумасшедшая, Ольга принялась стаскивать с него футболку, боясь, что не успеет, что в любой момент он очнется и оттолкнет ее от себя. Она слышала только стук собственного сердца. Почему-то оно стучало ужасно громко, наверное, Федор тоже слышал этот стук. Он бы наверняка спросил, почему ее сердце так грохочет, если бы его губы не были заняты губами Ольги. Он оказался менее страстен, чем она, но и ее страсти хватало на двоих. Не переставая целовать его, она жадно гладила его тело, легко проводила пальчиками по мускулистому животу, стараясь запомнить каждое мгновение, зная, что это больше не повторится. Ей было стыдно перед Галиной, но она не могла удержаться. Да и кто бы смог удержаться от возможности обладать любимым человеком хотя бы на несколько минут? Ольга чувствовала себя воровкой, но одна ее рука уже нащупала ремень на джинсах возлюбленного и пыталась справиться с ним. Она думала, что, если оторвется от Федора хоть на мгновение, он тут же поймет, кто перед ним, и прогонит ее. Наконец, Оля сумела расстегнуть ремень и дошла до «молнии» на джинсах. Ей захотелось совершить безумство, и она рискнула, оторвалась от сладких губ Федорчука, пахнущих не только пивом, но почему-то какой-то ягодой, опустилась вниз и зубами расстегнула замочек «молнии». Она видела подобный трюк когда-то в кино и в тот момент была уверена, что никогда не сможет повторить его. Но сейчас об этом даже не думала.
Она принялась стаскивать его джинсы, Федор помогал ей, наконец, когда брюки оказались в стороне, он перехватил инициативу, подмял Ольгу под себя. Он что-то шептал, но девушка не слышала, стук сердца перебивал голос Федора, а вскоре он и вовсе стал напоминать шум морских волн, и Ольга вообще перестала что-либо слышать. Она с трудом понимала, что происходит, полностью отдалась в его владение. Будь ее воля, она навсегда осталась бы в его объятиях, пусть бы он владел ею безраздельно, был ее господином — больше ей ничего не надо…
Ольга вскрикивала, но не слышала собственного голоса. Кажется, он продолжал что-то говорить — или это она бормотала бессвязные предложения? Если бы впоследствии ее заставили рассказать, что именно происходило в этот момент, Ольга не смогла бы и двух слов связать. Она ничего не понимала, кроме того, что рядом с ней — Федор и он точно так же, как и она, хочет быть рядом с ней. Ему доставляло удовольствие мучить ее, заставлять изнывать от сладких прикосновений. Когда же тусклый свет фонаря, пробивающийся из окна, в ее глазах вдруг взорвался разноцветными блестящими шариками, взмывающими ввысь, и она содрогнулась, вцепившись пальцами в кудрявую голову Федора, он, наконец, отлепился от нее, тяжело дыша, и улегся рядом.
Ольга внезапно осознала, что приобрела возможность слышать. Она и слышала — его дыхание, вдруг перешедшее в храп. Ей стало немного обидно — она получила то, что хотела, но мечтала получить это одновременно с Федором. Она не успела толком почувствовать его в себе, не испытала на себе тяжести его тела, не заставила его потерять голову.
