— Наверно, ничего, — отказываюсь я от угощений. — Можно, я приму душ и в кабинете на диване посплю?
Игнат замирает, занеся руку над полкой с чашками. Медленно поворачивает голову и немного растерянно смотрит на меня.
— Точно?
Я лишь киваю.
— А как же узнать друг друга поближе?
— На сегодня для меня и так слишком много эмоций и информации к размышлению. — Я стараюсь казаться спокойной, хотя внутри все клокочет и сжимается в нервный комок от одного лишь его присутствия рядом.
— Ну, хорошо. Оставим разговор на потом, — уверенно заявляет Игнат, словно убежден, что этот день, вечер, ночь не последние для нас.
Игнат провожает меня до ванной комнаты, вручает полотенце и футболку.
— Женских вещей не имеется, ну, кроме Фаниных, но они тебе явно маловаты будут, — шутит он. — Кабинет — вторая дверь налево. Я сейчас расстелю диван… — Он запинается, словно хочет еще что-то сказать.
— Спасибо, — благодарю его, прижимая к груди выданные вещи.
Спустя минуту молчаливой зрительной дуэли дверь за широкой спиной Игната закрывается.
Стою под обжигающими струями горячей воды бесконечно долго, размазывая по телу ароматную пену детского геля для душа. Голова гудит, и даже аквамассаж не облегчает надвигающихся признаков мигрени.
— Надо расслабиться… Надо просто расслабиться… — уговариваю саму себя, а когда отключаю воду, медитативная практика срабатывает, пусть и не на все сто процентов, но все же…
В мыслях временно наступает белый шум. Все глобальные решения я откладываю на завтра и, натянув на распаренное тело огромную мужскую футболку, выхожу из ванной комнаты.
Игната нигде не видно, только еле слышный шум льющейся воды из-за приоткрытой двери в спальню дает понять, где «прячется» гостеприимный хозяин. Быстрым шагом прохожу мимо и почти влетаю к отведенную мне комнату. Закрываю дверь и машинально проворачиваю ручку, запираясь на замок.
Ладонь, сжимающая холодный металл, вспотела. Сердце колотится на запредельных скоростях, уничтожая подчистую только что установленное душевное равновесие.
Боже, что я творю!
Проворачиваю замок в обратном направлении, медленно отпускаю ручку и отступаю к огромному разложенному дивану. Забираюсь на середину спального ложа, кутаюсь в одеяло с головой и зажмуриваюсь, прислушиваясь к происходящему вокруг.
Придет? Не придет?
«Дура ты, Марина! — орет проснувшийся разум. — Идиотка! Ты еще сама пойди и предложи себя!»
Прикладываю ладонь ко лбу, словно проверяю, не вскипел ли мозг от шквала эмоций и поехавшей крыши. И вроде же все, на первый взгляд, в порядке, но что-то со мной ни так. Понять бы, что…
С чего я так разволновалась, с чего размечталась о несбыточном?
Неугомонные детские фантазии забавной малышки перевернули мой день с ног на голову, внесли сумятицу в привычный жизненный уклад, разбередили старые раны и даже напомнили мне о том, что я все еще привлекательна и мной еще можно увлечься.
Надо только впустить нечаянный спутник на орбиту своей отчужденной вселенной, приоткрыть запертую, казалось, навсегда, дверь.
Вот только страх вновь ошибиться, сжимает сердце тисками, проходит изморозью по робким росткам надежды и черной кляксой расплывается в душе. Безжалостно возвращает меня в прошлое, напоминая, как больно топчут нежные чувства «сапогами» безразличия и предательства.
Казню себя за то, что, дав вовлечь себя в игру детского воображения, я лгу тому, кто эту ложь не простит никогда. Тому, чье надежды и вера в хорошее разобьются вдребезги без права на восстановление, и я буду к этому причастна.
«А если продлить игру? — подает голосок надежды моя израненная душа, — вдруг Игнат прав, и из этого всего может получиться что-то, если не идеально счастливое, то хотя бы чуть-чуть к счастью приближенное? Во всяком случае, для маленькой рыжей крошки, что спит в соседней комнате, случившееся уже самое настоящее чудо».
Терзаемая тягостными размышлениями, я незаметно погружаюсь в тревожный сон. А среди ночи просыпаюсь от странного ощущения постороннего присутствия.
Распахиваю резко глаза и разворачиваюсь, сталкиваясь с маленьким комочком беззаботности, сопящим на моей подушке.
Рыжие кудри разметались по белой наволочке. Ручонки прижимают к груди странного зайца непонятного цвета. Малышка ворочается во сне и придвигается ко мне вплотную, утыкается носиком в мою грудь и затихает.
Лежу почти неподвижно. Кажется, даже забываю, как дышать. А горло перехватывает спазм растерянности и вновь нахлынувших мук совести. Аккуратно укладываюсь поудобнее, целую малышку в вихрастую макушку, глотаю непрошеные слезы и окончательно ставлю точку в споре разума и сердца.
Будь что будет, а дальше разберемся по мере надобности.
Крепче прижимаю к себе хрупкое доверчивое дитя. Закрываю глаза и моментально проваливаюсь в объятия нежного сна.
— Ты не ушла? — с придыханием, сонно и радостно шепчет малышка, скользя теплой ладошкой по моей щеке.
— Мы же блинчики печь собирались, — улыбаясь сквозь сон, напоминаю ей, а глаза открыть боюсь.
— Точно! — вскрикивает она и, вскочив с места, прыгает по постели упругим мячиком. — Вставай! — Она тянет меня за руку. — У нас сегодня еще много дел.
— Это каких же? — недоумеваю я.
— Ну-у-у-у-у… — задумчиво тянет малышка, — да разных! — отмахивается непринужденно и совершает запрещённый прием: вновь падает рядом со мной, обнимает ручонками за шею и тихо-тихо шепчет: — С добрым утром, мамочка!
Небо рушится на землю, погребая меня над тяжестью неописуемых чувств. Душа переворачивается, и, чтобы не выдать своего малодушия, я в ответ обнимаю ее еще крепче, зарываюсь носом в ворох рыжих кудрей на ароматной макушке и хриплю в ответ:
— С добрым утром, Фантик!
Маленький, веселый, радующий глаз и душу Фантик! Не пустышка, нет — обертка с загадочным, но очень цельным содержанием.
Понежившись так еще какое-то время, давая время на успокоение разбушевавшихся чувств, я поднимаюсь с постели. Фани спешно подскакивает следом, и вначале мы вместе убираем мое ночное лежбище, затем заправляем ее кроватку, а потом идем умываться.
Когда приходим на кухню, я замираю на пороге в нерешительности, а Фани ловко достает сковороду и водружает ее на плиту, пододвинув небольшой табурет, видимо, именно для этой цели и стоящий рядом с кухонным гарнитуром.
— Так, дорогая, давай подсказывай, что у вас, где хранится, — прошу я малышку.
Под ее чутким руководством спустя каких-то полчаса на столе уже стоит тарелка с горкой румяных блинчиков. Кофемашина шипит, изливая в две большие чашки крепкий кофе. В маленькой кастрюльке булькает овсяная каша на молоке с горстью свежих ягод малины.
Фани по-хозяйски достает из холодильника сметану, мед и творог.
— Папа любит блины со сметаной, а я с медом. А ты? — бесхитростные вопросы сыплются из нее, как мука из рваного мешка.
— С вареньем, — отвечаю, не задумываясь, а девчушка тут же тянется к дверце шкафчика и тычет пальчиком в одну из баночек.
Достаю её и ставлю на стол. Малышка забирается на свой стульчик и ждет, когда уже можно будет приступить к уничтожению всего съестного. Я оглядываю стол, отмечаю, что все вполне готово для «королевского» завтрака, не хватает только самого хозяина. Хочу предложить Фани сходить за отцом, но не успеваю и рта раскрыть, как вначале за моей спиной раздается чуть хриплое после сна:
— С добрым утром, девочки!
И тут же детский вопрос, напалмом выжигает радужное настроение наступившего дня.
— Мамуль, а почему во снах ты меня всегда называешь Надеждой?
ГЛАВА 10
МАРИНА
Отвратительный запах лекарств проникает везде, пропитывая собою все и даже меня, словно рождественский кекс коньячным сиропом. С каждым вздохом он заполняет легкие, вытесняя крохи спасительного кислорода. Голова гудит, а во рту противный привкус чего-то гадкого и неподдающегося никакому сравнению. Глаза больно открывать, в них будто песка насыпано и тело все ноет, как после многочасовой тренировки.
