Он сжал ее грудь, и она застонала от наслаждения, прерывая поцелуй, чтобы вздохнуть. С разметавшимися по плечам волосами, запрокинутой головой, приоткрытым ртом она была прекрасна — это был секс во плоти. Если она так возбудилась от простого объятия, он не мог представить, что будет, если он решится пойти дальше. В нем столкнулись две противоборствующие силы: одна хотела сорвать с нее одежду и ласкать ее губами и руками, пока она не сойдет с ума от наслаждения, но другая — остатки разума — знала, что все это неправильно. Ана не была просто стаканом плохой текилы… Нет, оборвал он себя, нельзя думать о ней так, как он думал о Каре. Они слишком разные, и от сравнения не выиграет ни одна. Ана особенная, ее можно было сравнить с пиццей «Маргарита»: разнообразные ингредиенты, смешанные так, что от результата невозможно отказаться.
Однако его испугало то, что он думал об Ане так же, как о Каре. Кара была для него всем, и он с трудом понимал, как смог пережить ее уход. Он был не готов пережить подобное еще раз.
Так или иначе, Ана заслуживала лучшего — она заслуживала правды. Уорд осторожно отстранился, убедился, что Ана прочно стоит на полу, отвернулся и запустил пальцы в волосы. Черт, как он мог так легко утратить контроль над собой? Он зажмурился и признался:
— Я избегал тебя не потому, что ты мне не нравишься, а из-за этого.
Он посмотрел на нее через плечо. Она стояла у стены, и ее грудь часто вздымалась. Она словно вышла из самой смелой его фантазии. Ее взгляд все еще был расфокусирован, и она не поняла, что он сказал.
— Я боялся, что это случится. Я чувствовал, что между нами сразу пробежала искра, и не хотел, чтобы это разрушило наши деловые отношения.
— О…
Она, кажется, наконец осознала, что у нее расстегнута блузка, и стала медленно просовывать пуговицы в петли.
Ее мозг работал вполсилы, но все же быстрее, чем его, одурманенный текилой. Ему повезло, что он смог остановиться. Он пошел на кухню и налил им по стакану холодной воды. Она последовала за ним и взяла свой стакан, тряся головой, словно пытаясь прояснить ее.
— Значит, ты избегал меня, потому что я тебе нравлюсь?.. Нет, забудь, что я это сказала. Это предполагает, что влечение и похоть связаны.
— Ана… — начал он.
— Все нормально. — Она храбро улыбнулась, подняла стакан и осушила его в несколько больших глотков. — Ты хочешь меня, но не хочешь хотеть меня. Так?
— Да, секс все усложняет. Я не хочу делать тебе больно.
Она поставила стакан на стол:
— Ты думаешь, что можешь?
— Да, думаю. Я стал знаменитостью задолго до того, как ты начала общаться с подобными мне.
— Ошибаешься. У меня достаточно богатый опыт общения с тебе подобными.
— И со сколькими ты переспала?
Она вспыхнула:
— Это не твое дело.
Значит, либо со многими, либо ни с кем. Уорд бы поставил на второе.
— Я говорю это к тому, что в нас легко влюбиться, но тяжело любить.
Он не был очень приятным человеком, даже когда Кара была жива, что уж говорить о сегодняшнем дне. И он знал, как часто люди влюбляются в нарисованный ими образ, не имеющий ничего общего с реальностью, и губят свою жизнь. Она хотела возразить, но он прижал пальцы к ее губам:
— Я не хочу делать тебе больно. Не хочу, чтобы ты влюбилась в меня, а потом обнаружила, что я совсем не такой, каким ты хочешь видеть меня. Это будет нечестно по отношению к тебе.
Она нахмурилась:
— По-моему, это будет нечестно и по отношению к тебе.
— Ты милая девочка, Ана. Я не хочу ранить тебя.
Она прищурилась, когда он назвал ее девочкой, и он знал, что так будет. Она была не из тех женщин, которые любят уменьшительные имена, и он знал, как отпугнуть таких, как она. Она отпрянула от его протянутой руки, сверкнув глазами, и подняла с пола жакет.
— И что нам теперь делать? — вызывающе спросила она.
Он пожал плечами:
— Мы все еще работаем вместе. Сейчас вы не сможете без меня, но я помогу вам раскрутиться и где-то через год, когда все наладится, уйду, а вы найдете нового члена правления.
Ее лицо становилось все темнее, и к тому времени, как он договорил, он уже понял, что она собирается все усложнить. Она сунула руки в рукава жакета и медленно подошла к нему:
— Я имела в виду, что нам теперь делать? Ты думаешь, что я нежный цветок, который не справится с тем, что происходит между нами. Но ты ошибаешься. Я справлюсь с чем угодно.
Он улыбнулся ее напору и выбору слов. Возможно, ему следовало просто уйти от ответа, но он не смог:
— Значит, и со мной тоже?
Она открыла рот, готовая резко ответить, но потом оценивающе посмотрела на Уорда и призналась:
— Не знаю.
Это смутило его. В ответ на смелое утверждение он мог рассмеяться, но это… Она прижала пальцы к вискам и зажмурилась, словно пытаясь не слышать внутренний спор. Когда она открыла глаза, на ее лице было написано смущение.
— Я знаю, что не хочу отказываться от этого. От тебя.
— Конечно. — Он попытался свести все к шутке. — Не каждый день в твою жизнь врывается знаменитость, верно?
Напряжение в собственном голосе удивило его. Он давно привык к тому, что женщины при встрече стремились поймать его в свои сети, и знал, что Ана не такая, но ему вдруг отчаянно понадобилось услышать это от нее.
— Дело совсем не в этом, — раздраженно ответила она. — Ты прекрасно об этом знаешь.
Он действительно знал. Она работала в Голливуде, встречалась со многими более известными, чем Уорд, людьми, и он не понимал, как ей удавалось избегать назойливого внимания мужчин. Возможно, в мире костлявых ее уютные округлости не ценились по достоинству, но он не мог понять, как такое было возможно. Впрочем, Уорда привлекала не ее фигура, а ее увлеченность, ее преданность «Надежде Ханны». Чем он нравился ей, Уорд не знал.
— Тогда в чем?
Его самого удивляло желание услышать от нее признание, обычно он был не так честолюбив.
— Я не уверена. Может быть, мы просто подождем, пока все само прояснится?
— Я не намерен рисковать тобой, чтобы выяснить, — отрезал он.
— Не тебе решать.
— Нас очень трудно любить, Ана.
Она погрустнела. Он подумал, что она решила, что он отталкивает ее, но потом понял, что принял сочувствие за печаль.
— Да, ты это уже говорил, но я не собираюсь влюбляться в тебя.
— Обещаешь?
Она озорно улыбнулась:
— Клянусь.
Он все еще чувствовал, что должен сказать «нет», оттолкнуть ее, усадить в самолет и отправить домой. Он был бы бессовестным ублюдком, если бы поддался примитивному собственническому инстинкту обладать, но ничего не мог с собой поделать, и если у нее не хватало здравого смысла уйти, у него не было сил заставить ее.
