— Не знаю. Когда я заикаюсь о нем, в ответ получаю, что второго такого подлеца и идиота на земле нет!
— Моя тоже как-то раз его алкоголиком назвала!
— Я помню, ты говорила, — кивнула Вивьен.
— Ладно, пойду тоже искупаюсь.
И не успела Вивьен ничего сказать, как тоненькая фигурка с развевающимися рыжими волосами прыгнула в воду. Вскоре над поверхностью бассейна появилась улыбающаяся мордашка с россыпью веснушек и поплыла навстречу Бобби. Тот радостно приветствовал Фанни.
Смешная она, подумала Вивьен. И в чем она нашла сходство между Фредди и Линком? Кроме роста — оба они под два метра, — ничего общего между ними нет.
Кто же больше нравится Фанни: Фредди или Линк? Кстати, она и Бобби явно симпатизирует. Вон как ему улыбается во весь рот… Или это отзвук подсознательного желания найти себе отца?
Сама Вивьен относилась к тому, что росла только с матерью, просто. Она никогда не мечтала об отцовских объятиях. Может быть, совсем чуть-чуть, в раннем детстве.
— Так что мы решили? Пробежимся по магазинам?
— Хорошо, Фанни, пойдем.
— Отомчу вас цунами, хохлаточки!
Вивьен замерла. Каватина Фигаро неслась из-за закрытой двери зала. Музыка Россини завораживала.
— Браво, Фигаро, браво, брависсимо, форте фортиссимо, форте фортиссимо, форте фортиссимо, феличита… — выводил сильный бархатный баритон.
Неужели оперный певец приехал в гости к нашим «комарикам»? — подумала Вивьен. Какие бы сборы ни делали рок-музыканты, Вивьен считала оперных певцов рангом выше.
Голос певца ширился, рос, взлетал к высоким нотам и замирал в пианиссимо. Вот это искусство! Не чета «комарикам», решила Вивьен и тут же устыдилась. «Комарики» профессионалы и работают талантливо. А если Вивьен не дана способность воспринимать тяжелый рок, то хотя бы она не должна его осуждать. Свои личные пристрастия надо держать при себе, строго одернула она себя.
Каватина закончилась. Некоторое время за дверью стояла тишина. Вивьен хотела удалиться, но после вступительных аккордов голос снова запел:
— Тост, друзья, я ваш принимаю,
Тореадор солдату друг и брат…
Вивьен не нашла в себе сил уйти. Хотя она и не замечала за собой особого пристрастия к музыке, но сейчас ее душа звучала в унисон с этим чудесным голосом.
Если ты потихоньку приоткроешь дверь, то сможешь увидеть знаменитого певца, подначивал Вивьен внутренний любопытный червячок. Соблазн был велик, и Вивьен решилась.
Дверь бесшумно отворилась. В комнате за роялем сидел Линк. Вивьен пошарила глазами в поисках певца, но рядом с ним стоял только мистер Спенсер. Может ли быть, что у продюсера такой голос? В этот момент Линк взял аккорд, и Вивьен поняла, что пел не кто иной, как сам Черный Комар.
— Ой! — непроизвольно вырвалось у Вивьен, и она тотчас же прикрыла рот ладонью. Но ее не услышали.
— Да, Комар, ты действительно талантище! — сказал Спенсер, когда Линк закончил куплеты Тореадора Жоржа Бизе.
Вивьен одобрительно кивнула, выражая согласие, но некоторая снисходительность в голосе Спенсера ее удивила.
— Уверен, что не пропадешь и на оперной сцене, Комар, — продолжал тем временем Спенсер.
— Дик, ты обещал!
— А разве я хоть раз нарушил свое слово?
— Но контракт с «Метрополитен-опера» не получился!
— Сам виноват! Не посоветовался со мной, вот и нарвался! Ну ничего, не тужи. На ошибках, как говорят, учатся.
— Но я все тогда сделал правильно!
— Значит, всплыла старая история! Кто захочет связываться с наркоманом?
— Дик, ты же знаешь, я никогда их не употреблял!
— Да будет тебе, Комар, передо мной выдрючиваться…
Линк вскочил с табурета.
— Как ты смеешь?!
— А сигаретка с марихуаной, выпавшая из кармана? Твоего кармана, заметь!
— Я и сейчас не знаю, как она там оказалась!
Спенсер тяжело вздохнул.
— Ах, Комар, Комар, что же мне с тобой делать? Память терять начинаешь!
— Теперь все будет по-другому! Я уйду из тяжелого рока, чего бы мне это ни стоило. И ты мне в этом не помешаешь, Дик!
— Успокойся, дружище! Я на твоей стороне. Не меня тебе надо бояться, а себя…
— Я знаю, что не прикасаюсь к наркотикам! — Линк сжал руки в кулаки.
— Ну и хорошо! — миролюбивым тоном заметил Спенсер. — Я только спросил: ты хорошо подумал?
— Да! — с жаром откликнулся Линк. — И не стой у меня на пути!
— Комар, дружище, ты ко мне несправедлив! Кто вытащил тебя, забыл?
— Ты заработал на мне кучу денег, Дик!
— Ты тоже внакладе не остался. Если бы не я, ты, может, до сих пор был бы заштатным певцом…
Глаза Линка сузились, и он стал наступать на Спенсера.
— Ладно, ладно, забудь… Я все делал для тебя. Сейчас вот невесту приволок! Имидж твой подправляю…
— Смотри, Дик, я больше не позволю стоять у меня на пути!
Спенсер направился к двери. Вивьен быстро шмыгнула в сторону и притаилась за огромной статуей, которых на вилле было огромное множество.
Вивьен лежала с открытыми глазами в своей комнате и предавалась размышлениям. Странный тип, этот Линк! Подслушанный разговор позволил Вивьен взглянуть на Линка другими глазами. Она и раньше подозревала, что Линк скрывает какую-то тайну. Огромный, всегда с черной банданой на голове, надетой так плотно, что ни один волосок не выбивался из-под нее, он будоражил воображение Вивьен. Она удивлялась, как Линк умудрялся повязывать бандану так, словно он замужняя египетская женщина, скрывающая, согласно религии, волосы под платком, и нечаянно вырвавшийся наружу хотя бы один волосок навеки покроет несчастную позором.
А его речь? «Кексы», «детки» «буркалы», «зенки», «шары» и даже «глазенапы» причудливо сочетаются у него с иногда прорывающимся оксфордским произношением. Как такое может уживаться вместе, Вивьен не понимала.
Иногда она не выдерживала и поправляла речь Черного Комара. Тот послушно ей подчинялся, но тут же делал какую-нибудь ошибку, в основном перевирая слова, как будто он и впрямь был уличный отщепенец, этакая Элиза Дулитл в мужском обличье. Сегодня, когда Линк особенно часто сыпал «кексами», Вивьен не выдержала и прямо спросила у него:
— Линк, кому вы стремитесь подражать — Бену или Фредди? Вам следовало бы определиться! Иначе у вас пудинг получается.
Линк вскинул на Вивьен глаза. Как ни быстр был его взгляд, в котором молнией мелькнула насмешка, она ее заметила. И это еще больше убедило Вивьен, что Линк — ох какое непростое насекомое…
— Я стараюсь следить за речью, — смиренно заметил он. — Но мне не всегда это удается. Я же не в поместье вырос, а на улицах Нью-Йорка. Там не только рассыпают «кексы», но нечто более хлесткое часто вылетает изо рта…
