— Ничего. — Та равнодушно махнула рукой. — Зато красивые. Мой Алекс мне цветов не дарит, говорит, что я сама цветок. — Она рассмеялась, довольная, но тут же осеклась. — А куда вы собираетесь?
— У меня дела.
— Правда? — недоверчиво уточнила Джастин. — А если кто-нибудь придет?
— Примешь заказ.
— Да они со мной и разговаривать не захотят, вы же знаете.
— Ну, тогда назначишь на завтра. Мне пора. И не забудь, когда будешь уходить, все закрыть и поставить на сигнализацию. Пока.
На улице Моника облегченно вздохнула — наконец-то она осталась одна. Еще не зная, куда отправиться, она села в машину, включила зажигание. День был неяркий, солнце пряталось за облаками, лишь иногда выныривая и озаряя улицу золотистым светом. Теплый ветер доносил солоноватый запах моря, и Моника вдруг подумала, что уже давно не была за городом.
И вот перед ней разворачивается серая лента шоссе, мелькают разноцветными пятнами встречные машины. Она откинулась на спинку сиденья: сейчас ее заботили только дорога и стрелка на спидометре — не стоило беспокоить полицию превышением скорости.
Через полчаса, выехав за пределы города, Моника остановилась у придорожного кафе. Пройдя на веранду, она села за белый столик и заказала стакан холодного апельсинового сока. Открывавшийся вид — переливающиеся светло-голубым воды залива, изумрудная зелень холмов, пустынный песчаный пляж — неотвратимо напоминал о прошлом.
Отсюда недалеко до «Звезды любви», но сейчас туда путь заказан: ведь Энтони демонстрирует приглашенным дамам плодородную землю и двухэтажную виллу из белого песчаника, выстроенную в колониальном стиле, с внутренним двориком и балконом вокруг второго этажа.
Как там было чудесно! Моника сплела пальцы и опустила на них подбородок. Когда она впервые туда попала, ее до глубины души поразила неброская красота старого дома. Высокая кованая ограда окружала обширное поместье, защищая частную собственность от любопытных туристов, и сквозь нее можно было увидеть парк, узкую петлистую дорожку, посыпанную песком, уходящую в тень высоких деревьев.
Грегори открыл ворота, они заскрипели — но так тихонько и музыкально, словно наигрывающая менуэт шкатулка из детства. В парке пахло нагретой смолой и влажной землей, над кустами гортензии вились бабочки, сплетая какой-то замысловатый, им одним известный узор. Сбоку на лужайке стояла беседка, увитая плющом, а рядом был маленький пруд с золотыми солнышками кувшинок.
Моника сразу почувствовала, что будет здесь счастлива. В покое и тишине, нарушаемой лишь пением птиц и журчанием воды: во внутреннем дворике, выложенный разноцветной плиткой, бил фонтан. И она сразу же бросила туда несколько монеток. Потому что, только приехав, уже мечтала возвращаться сюда снова и снова.
Ведь, по сути дела, у нее никогда не было своего настоящего дома — сначала съемные квартиры, потом вилла Джорджа, потом, после смерти мамы, снова квартира. А здесь все дышало стариной и уютом, и казалось, что можно часами сидеть в плетеном кресле, ни о чем не думая и не заботясь, потягивая через соломинку ледяной мартини.
А потом Грегори с заговорщицким видом взял Монику за руку и повел за дом. Они ступили на вымощенную камнями дорожку, спустились по крутой лесенке, и Моника ахнула от восторга. Перед ней расстилалась гладь залива, испещренная белыми барашками пены, а внизу, отгороженный с двух сторон стеной, был маленький пляж.
Она и поверить не могла, что все это принадлежит одному человеку, слишком уж все было похоже на сказку. И Грегори из пятидесятилетнего мужчины с седеющей шевелюрой превратился в доброго волшебника, дарящего мгновения совершенного счастья.
Моника помнила, с каким удовольствием он следил за выражением восхищения на ее лице, и сам улыбался, как будто возвращалась его молодость, когда только и возможна такая чистая, ничем не замутненная радость. Она помнила тот день до мельчайших подробностей и хранила этот кусочек давно прошедшего лета бережно и нежно, лишь иногда возвращаясь туда — но, увы, не во плоти, а легкой скользящей тенью.
— Что-нибудь еще? — неприветливо спросила официантка. — Будете что-нибудь заказывать?
Монике никуда не хотелось отсюда уезжать, и она попросила принести себе коктейль и зеленый салат, зная, как не любят официантки праздно сидящих за пустыми столиками посетителей.
— Бармен заболел, — каким-то вызывающим тоном сообщила девушка.
— Тогда просто принесите мартини, водку, лед и несколько оливок.
Официантка, фыркнув, удалилась, но скоро вернулась, неся на подносе заказ. Ушла она не сразу, неодобрительно наблюдая за тем, как Моника сама себе делала коктейль, и думая, наверное, о том, что богатые дамочки могут себе позволить такие выходки.
— Хотите, чтобы я рассчиталась сейчас?
Девушка равнодушно пожала плечами. Но Моника, чтобы избавиться от ее навязчивого присутствия, достала из бумажника деньги.
— Вот, пожалуйста. Если что-то еще понадобится, я вас позову.
Помешивая соломинкой мартини, она смотрела на бледное небо, подернутое сквозистой пеленой облаков. Благодаря воспоминаниям, ей удалось отвлечься от мыслей об Энтони, а коктейль чуть приглушил обиду. Но Моника знала, что это ненадолго: стоит ей вернуться домой, как горечь снова захлестнет душу.
Она все пыталась разобраться в себе, в своих чувствах к Энтони. Да, безусловно, он очень ей понравился, и не только внешне. Его актерство и пренебрежение условностями импонировали Монике. Потому, быть может, что сама она не часто решалась вести себя на людях так, как хотелось, наученная горьким опытом. Искренность — это не то качество, которое приветствуется в обществе. По крайней мере, в обществе, к которому она принадлежала — не по праву рождения, и поэтому, возможно, у нее было столько проблем.
Хотя, с другой стороны, в любой группе, будь то богачи или бедняки, правила игры примерно одинаковы: не старайся вырваться вперед и не показывай, даже если уверена в этом, что ты лучше других. Никто не любит чувствовать себя хуже кого-то, даже в мелочах. В общем, будь как все, и тогда все будет замечательно.
Моника задумчиво покачала головой и отпила обжигающе холодный глоток из широкого бокала на тонкой хрупкой ножке. Главное, не переусердствовать, ведь еще надо ехать обратно. Но сейчас не хотелось думать о возвращении домой, в пустую квартиру, где так тихо по ночам, что становится страшно. И любой резкий звук заставляет вздрагивать всем телом. Хотя чего ей бояться? Она никому не нужна.
Но вернемся к Энтони. Она все время возвращается к Энтони, к совершенно чужому, по сути, человеку, которому если и есть до нее дело, то только корыстное. Да и может ли быть иначе? С чего она вдруг вообразила, что способна пробудить в нем какие-то чувства? К тому же у него есть женщина, эта таинственная Изабелла, о которой он говорил с такой нежностью.
