На премьере в Бирмингеме ее приняли с восторгом. В Лидсе вызывали три раза уже после того, как закрылся занавес. В Ньюкасле критики провозгласили рождение второй Ванессы Редгрейв.
— Думаю, пришло время поговорить о вашем будущем, — сказал Джереми Пауэрс.
Он повел ее в маленький итальянский ресторанчик в той части города, где жили состоятельные люди. Стены и пол ресторана были выложены белыми изразцами, по углам свисали зеленые листья папоротника. Зал напоминал оранжерею. Усевшись за столик, Рэчел почувствовала, как спадает напряжение.
Вначале их отношения с Пауэрсом больше напоминали официальные. Обедали они в пятизведных ресторанах, выпивали в барах отелей. Теперь она чувствовала себя с ним более свободно. Она ему доверяла. И хорошо, что он привел ее именно сюда, где можно расслабиться.
Они заказали спагетти. Джереми попросил принести бутылку фраскати. И сразу, без обиняков, перешел к делу:
— Меня попросили поставить спектакль в Уэст-Энде. Я хочу предложить вам роль.
Рэчел обомлела. Некоторое время от волнения она не могла произнести ни слова.
— Что за спектакль?
— «Целуй меня, Кэт». Лэмбтоновская организация хочет, чтобы я восстановил первоначальную постановку, без музыки. Я сразу подумал о вас.
Она еще больше заволновалась.
— На какую роль?
— А вы как думаете?
«Не может быть», — подумала Рэчел. У нее еще слишком мало опыта для такой роли. И нет никакого имени. Наверняка он предложит что-нибудь второстепенное.
— Скажите сами.
Официант принес вино. Джереми наполнил бокалы.
— Я хочу предложить вам роль Кэт. Думаю, вы справитесь.
Она не могла поверить. Слишком уж это похоже на сказку… и слишком легко.
— Что у вас на уме?
Пауэрс усмехнулся. Отпил вина.
— Не надо быть такой циничной, Рэчел. Вам это не идет. Почему у меня что-то должно быть на уме?
— Потому что я не знаменитая актриса. На меня в Уэст-Энде никто не пойдет.
Он откинулся на спинку стула.
— А вот это не совсем так. «Целуй меня, Кэт» — очень популярная пьеса. Она вызывает у людей ностальгию. Если мы предварительно соответствующим образом обработаем публику, дадим громкую рекламу и поставим броский спектакль, на него пойдут независимо от того, будут там играть звезды или нет.
— Но почему именно я? Чем я это заслужила?
— Вы знаете ответ не хуже меня, Рэчел. Мы делаем рекордные кассовые сборы во всех городах, где играем. И не только благодаря моей блестящей режиссуре. Вы ведете этот спектакль, Рэчел, вы одна. Ну а если вы смогли овладеть провинцией, то почему бы не попытаться сделать то же самое на Шефтсбери-авеню?
Принесли спагетти. Внезапно Рэчел почувствовала волчий аппетит. Кажется, сбывается все, о чем она когда-либо мечтала. У нее есть любимый человек, перед ней открывается блестящая карьера. И все же… где-то в глубине души оставалось сомнение. Что-то здесь не совсем так… Она решила пока принять все как есть. Проблема — если она на самом деле существует — обязательно обнаружится, рано или поздно.
Оставшаяся часть обеда прошла довольно спокойно. Джереми говорил о будущем спектакле, об актерах, которых собирается пригласить. После обеда он заказал два бокала самбуки — сладкого итальянского ликера, в котором плавало кофейное зернышко. Официант поднес к бокалам зажженную спичку, жидкость вспыхнула ярким пламенем, кофейное зернышко растворилось в вине.
Когда официант отошел, Джереми с серьезным видом повернулся к Рэчел:
— Я хочу вас кое о чем спросить. Это касается вашей личной жизни, так что, если не захотите, можете не отвечать.
«Любопытно», — подумала Рэчел.
— Что же вас интересует?
— Ричард Робертс. Насколько вы с ним связаны?
Где-то в глубине души у нее как будто снова прозвучал сигнал тревоги. Какое, черт возьми, ему дело до Ричарда?.. Она решила сказать правду:
— Мы с Ричардом встречаемся. Я думала, что об этом уже все знают.
Он понимающе улыбнулся. Почему-то эта улыбка вызвала у нее раздражение.
— Не стоит ершиться. Это обычное дело, особенно во время гастролей. Иногда просто необходимо с кем-то переспать.
— У нас с Ричардом совсем другое!
— Что же именно?
— А это вас не касается!
Ей хотелось поставить его на место, согнать с его лица это всезнающее выражение. Но он как будто не слышал ее. Подал знак официанту принести еще самбуки.
— Уж не влюбились ли вы ненароком, Рэчел?
— А если и так?
Наступило долгое молчание. Потом он снова заговорил:
— Если это так, то вы делаете большую ошибку. Для любви существует определенное время и место. На данном этапе вашей карьеры для любви места нет. Послушайте меня, Рэчел. Я не против любви. Это великолепное чувство, оно украшает жизнь. Но это роскошь, и, как всякую роскошь, ее надо заслужить. Заработать.
Значит, она была права с самого начала. Ловушка все-таки есть.
— Вы что, предлагаете мне бросить Ричарда?
— Только на время нашего спектакля. Вот когда утвердитесь в Уэст-Энде, можете выбирать себе в любовники кого угодно.
— А до тех пор?
— А до тех пор придется обойтись. — Он помолчал. — В случае необходимости я могу помочь, если позволите.
— Послушайте, — терпеливо заговорила она, — вы прекрасный режиссер. Лучший из всех, с кем мне когда-либо приходилось работать. Вы научили меня думать и чувствовать так, как я никогда раньше не умела. Но любовь… Да что вы можете о ней знать?
— Гораздо больше, чем вы предполагаете.
Наконец она поняла, к чему ведет весь этот разговор.
— Значит, вы решили заняться моим образованием не только на сцене, но и в постели.
— Ну, зачем так грубо…
— А к чему деликатничать? Все ведь сводится именно к этому. Вы предлагаете мне ведущую роль в уэст-эндском мюзикле, и за это я должна заплатить вам натурой.
— Вы что, собираетесь оповестить об этом весь ресторан?
Рэчел осознала, что почти кричит, и на какое-то мгновение почувствовала себя полной идиоткой. Никогда до этого она не устраивала шума по поводу секса. С другой стороны, раньше никто и не предлагал ей расплачиваться своим телом.
— Я вижу, вы не понимаете. Я люблю Ричарда. И не хочу отказываться от своих чувств по вашему желанию. Ни ради вас, ни ради пьесы, ни ради карьеры в Уэст-Энде. Ничего не выйдет.
Подошел официант с ликером. На этот раз Джереми сделал знак не зажигать спичку. Он едва дождался, пока официант отойдет.
— Ричард так много для вас значит?
— Да.
Какое-то время Пауэрс молчал.
— Поверьте, он вас не стоит. Пустышка. Он, конечно, красив, ничего не скажешь. Но таких, как он, вокруг полно. Обаятельный, честолюбивый, слабовольный. Да он вас предаст при первой же возможности. На вашем месте он бы сейчас не задумался ни на минуту и не стал бы рассуждать ни о любви, ни о каких-то там высоких чувствах.
